Колония нескучного режима

Сева же, проводив его до такси, двинул в ближайший «Бургер Кинг». Там он, потратив мизерную часть Бобовых денег, набил живот гамбургерами, заев их распущенной на одинаково ровные палочки жареной до нереального хруста картошкой, после чего залил «Кока-колой» образовавшийся внутри живота плотный ком из заморского фастфуда. Так он поступал ещё дважды в день, испытывая чрезмерное удовольствие от сказочно-заграничного яства. Ел круглые не по-нашему бутерброды и наполнял себя пузыристой колючкой до тех пор, пока на третий день, вернувшись в номер, не получил звонок от аппаратчика консульства. Тот, с повышенно вежливой интонацией в голосе, перемежающейся нотками явной угодливости, попросил прибыть для встречи с консулом, в удобное для Штерингаса время. Сева решил не откладывать и потому сидел перед консулом уже через сорок минут. Тот широко улыбнулся, извинился, что доктору Штерингасу пришлось какое-то время переждать во Франкфурте, и вручил растерянному кандидату наук билет первого класса по маршруту Франкфурт — Лондон. В это время звонивший аппаратчик уже доштамповывал английскую визу в советский Севин загранпаспорт.

Вечером Севка позвонил из отеля на свой домашний номер. Так, на всякий случай. Трубку никто не поднял. Тогда он, подумав, набрал номер Таисии Леонтьевны. Без особой, правда, надежды, что удастся что-нибудь выяснить. Но вдруг…

— Ты ещё в Хельсинки, миленький? — обрадовалась она звонку будущего зятя. — Когда обратно?

Про Ниццу он спрашивать не стал — понял, что, судя по разговору, той ничего не известно про арест. Что-то невнятно ответил и положил трубку. Затем пошёл в ванную и окатил лицо холодной водой. Вернувшись, заказал разговор с Серпуховкой, номер Миры Борисовны. Трубку сняла она сама и ужасно обрадовалась, услышав Севин голос.

— Как там твой конгресс? Всё хорошо, мальчик мой?

Вместо ответа Сева спросил:

— Мира Борисовна, скажите, нет каких-нибудь новостей о Ницце? Я хочу сказать, вы не знаете случайно, где она сейчас? В Москве? В Жиже?

— Нет, мой милый, я не в курсе. А что случилось?

— Да-а-а… я и сам пока не очень в курсе. Просто спросил. Извините.

— Так ты когда вернёшься, Севочка? Я думала, в субботу в Жижу вместе прокатимся, такая погода сейчас чудная. И Параша просится. Скучает по нашим. Я и сама Норочку бы повидала, маленькую. Она меня ждёт, я чувствую. Ждё-ё-ёт бабушку, ждё-ё-ёт…

— Мира Борисовна… — Он помолчал и решился: — Я не вернусь. Я никогда не вернусь в Москву. Я остаюсь на Западе. Я буду здесь жить и работать. Так получилось. Поверьте, для меня это очень важно. Для моих исследований… — На другом конце было молчание. Слышны были лишь лёгкие потрескивания телефонных помех в трубке. — И ещё. Судя по всему, квартиры у меня больше нет. Поэтому заберите оттуда всё, что сочтёте нужным. Главное, папины книги, они вам пригодятся. Я не хочу, чтобы они достались каким-нибудь чиновникам или другим негодяям. Ничего сейчас не отвечайте, просто постарайтесь не забыть. Это для меня тоже важно, поверьте. Я ещё дам знать, когда будет возможность. Прощайте, Мира Борисовна. Извините, если что. — Он положил трубку, не дав себе возможности услышать ответ, и подумал, что всё же прав был Боб, когда то ли в шутку, то ли всерьёз сказал ему как-то, что «…не бывает, мой друг, джентльменского выхода из неджентльменской ситуации».

А к обеду другого дня Роберт Хоффман, штатный научный сотрудник Института селекции и генетики и по совместительству нештатный сотрудник одной из спецслужб её величества, уже встречал Севу в лондонском аэропорту Хитроу.

На четвертый день своего пребывания в Англии кандидат биологических наук Всеволод Львович Штерингас, беглый генетик из Советского Союза, получил постоянную рабочую визу, статус политического невозвращенца, профессорскую должность и лабораторию в Институте селекции растений в Кембридже. Там он предложил тему, которая была с готовностью принята, поскольку являлась одной из актуальнейших направлений для исследований конца шестидесятых. Тема касалось дальнейшего изучения карликовых сортов злаков.

В этот же день в Москве, после всех безуспешно предпринятых трёхдневных усилий по обнаружению пропавшего советского учёного, лейтенант КГБ Антон Николаевич понуро стоял перед полковником того же ведомства Владимиром Леонидовичем, докладывая детали имевшего место происшествия в поминутном изложении событий, начиная с момента прибытия в Хельсинки.