Колония нескучного режима

— Ну, знаешь, моя семья тоже не всегда под её величеством ходила. Отец родом из Германии, еврей, из Крамма, городок такой есть недалеко от Берлина. Мать — гречанка. Папа вывез нас в тридцать третьем в Англию, по счастливому стечению обстоятельств, когда мама меня ещё носила. Всё уже тогда про Гитлера понял, заранее. В общем, уехали, почти вся семья. Только тётка осталась, тетя Эльза, балерина. Сказала моим, вы что, с ума сошли? К этим конопатым? Да ни в жизни! Тут у меня карьера какая-никакая, сцена. А там я кому нужна? Подумаешь, еврейка! И что с того? Не посмеет, духа не хватит! И осталась. Сейчас так в Крамме и живет, в соцлагере, у Хоннекера. Не знает, как к нам выбраться. Только поздно. А я родился уже в Лондоне. И Робертом стал, на их манер. И, чтобы ты был в курсе, куча родни по отцовской линии круги вокруг нас нарезают постоянно, только и делают, что ищут пути ухода из соцлагеря. Ты думаешь, один такой умный? Все, брат, умные, никто не хочет баланду вашу идеологическую хлебать. Кстати, и греческие родственники географию сменить не против. Люди хотят жить, работать и зарабатывать. А потом заработанное тратить. На себя. А не кормить ваших коммунистических начальников. — Он положил руку Севке на плечо и притянул его к себе. — В общем, так, Сев, ты летишь двадцать шестого, доклад твой двадцать седьмого утром. Я буду ждать тебя в течение трёх дней, каждое утро, начиная с двадцать седьмого, на Центральном железнодорожном вокзале, у входа, между колонн, там их две. Это недалеко от Конгресс-холла. Три минуты пешком. Дальше — моё дело, а твоё — незаметно ускользнуть из-под опеки чекиста, как его, этого… Антона Николаевича. Идеально — в первый день, непосредственно перед докладом. Скажешь, надо собраться с мыслями, подготовиться. Больше будет шансов ускользнуть. И паспорт, главное, не забудь, пригодится. В последний раз, надеюсь.

— Не знаю я, — упрямо отреагировал Штерингас, — не побегу я ни на какой вокзал. Не хочу я без Ниццы. Ни зарабатывать, ни тратить, ничего не хочу. И карьера мне без неё не понадобится, даже сногсшибательная. Радости от неё не будет, всё будет вхолостую наматываться, понимаешь? А мне сердечник нужен, стержень. Вокруг чего жизнь строить придётся. Ницца мне нужна, конкретно. Нужна и всё! Я однолюб, я другой такой больше не найду, тем более там, у вас. Так что ты погоди пока с колоннами с этими, дай подумать…

Боб улетел в Лондон за неделю до конгресса, чтобы успеть прибыть в Финляндию заблаговременно. Перед отъездом позвонил Кире, попрощался. Обещал регулярно звонить, докладывать о совместных успехах на конгрессе. У Севы билет был на двадцать шестое августа. А двадцать пятого они с Ниццей крепко повздорили, как никогда раньше. Неприятные между ними разговоры начались, правда, ещё до того дня, двадцать второго вечером, когда Ницца принеслась из Жижи, со своей «Спидолой» под мышкой, вся на взводе. Когда он вернулся из лаборатории, как всегда припозднившись, она всё ещё не успокоилась. Это было видно по тому, как ходили желваки и горели глаза.

— Ты представляешь, они танки ввели в Прагу! Эти сволочи!

— Какие сволочи? — не понял Сева, продолжая мысленно считывать доклад с гранок. — В какую Прагу?

— Да наши, наши! Армию целую ввели в Чехословакию, чехов оккупировали, людей там убивают! Вот, читай! — Она сунула ему в руки машинописный листок с текстом:

«Всем студентам мира! Я чешский студент, мне 22 года. В момент, когда я пишу это воззвание, советские танки стоят в большом парке почти под моими окнами. Дула орудий нацелены на правительственное здание с надписью: „За социализм и мир!“ В течение семи месяцев моей страной руководили люди, которые поставили целью доказать — впервые в истории, — что социализм и демократия могут существовать вместе. Место, куда увезли этих людей, сейчас неизвестно. В 3 часа утра 21 августа 1968 года я проснулся совсем в другом мире, чем тот, в котором несколькими часами раньше лёг спать. Единственное, чем вы можете нам помочь, — не забудьте о Чехословакии! Мы просим вас, помогите нашему пассивному сопротивлению, постепенно усиливая напор общественного мнения во всём мире.

„Студент“. 1-й недатированный спецвыпуск, 22 августа 1968 года».