Коломба

Через десять минут после встречи с маленькой Килиной (тогда было около девяти часов утра) он очутился на краю очень крутого холма. Дорога, или, лучше сказать, едва проложенная тропинка, по которой он ехал, проходила по только что выгоревшему маки. В этом месте земля была покрыта беловатым пеплом; кое-где кустарники и несколько толстых деревьев, почерневших от огня и совершенно лишенных листьев, стояли прямо, несмотря на то, что уже перестали жить. Вид сожженного маки переносит в северный зимний ландшафт, и контраст между выгоревшими местами, по которым прошел огонь, и роскошной растительностью вокруг делает его еще более печальным и унылым. Но в этом ландшафте Орсо бросилось сейчас в глаза одно обстоятельство, правда, в его положении очень важное: голая земля не предоставляла возможности устроить засаду, а тому, кто боится каждую минуту увидеть в чаще дуло ружья, направленное ему в грудь, ровная местность, где ничто не останавливает взгляда, кажется чем-то вроде оазиса. За сожженным маки следовали обработанные поля, обнесенные по местному обыкновению каменной оградой вышиною человеку по грудь. Тропинка шла между этими загороженными местами; огромные каштановые деревья, росшие там в беспорядке, издали казались густым лесом. Крутизна спуска заставила Орсо спешиться, и, бросив поводья на шею лошади, он быстро спускался, скользя по пеплу, и был уже не больше как в двадцати пяти шагах от одного из этих огороженных мест, с правой стороны дороги, как вдруг заметил как раз перед собою сначала дуло ружья, а потом голову, высунувшуюся из-за гребня стены. Ружье опустилось, и в то же мгновение он узнал Орландуччо, готового выстрелить. Орсо быстро занял оборонительное положение, и оба противника, прицелившись, несколько секунд смотрели друг на друга с тем острым волнением, которое испытывает самый храбрый человек в минуту, когда нужно убить или быть убитым.

— Подлый трус! — закричал Орсо. Он не успел договорить, как вдруг увидел вспышку, и почти в то же время другой выстрел раздался слева, с другой стороны тропинки, — выстрел, сделанный человеком, которого Орсо совсем не заметил и который целил в него из-за другой стены. Обе пули попали в него; пуля Орландуччо пробила ему левую руку, выставленную вперед во время прицела; другая ударила ему в грудь, разорвала платье, но, к счастью, встретила клинок стилета, сплющилась об него и только легко контузила Орсо.

Его левая рука бессильно упала вдоль бедра, и на мгновение дуло его ружья опустилось, но он тотчас же поднял его и, целясь одной рукой, выстрелил в Орландуччо. Лицо его врага — он видел только глаза его — исчезло за стеной; Орсо, повернувшись налево, пустил свою другую пулю в едва видного ему за дымом человека. И эта фигура исчезла. Четыре выстрела следовали один за другим с неимоверной быстротой; обученные солдаты никогда не сделали бы в беглом огне таких коротких интервалов. После последнего выстрела Орсо все смолкло. Дым, вылетевший из его ружья, медленно поднимался к небу; за стеной не было никакого движения, ни малейшего шума. Если б не боль, которую он чувствовал в руке, он мог бы подумать, что люди, в которых он только что стрелял, — призраки, явившиеся его воображению.

Ожидая новых выстрелов, Орсо сделал несколько шагов, чтобы стать за одно из обгорелых деревьев, еще стоявших стоймя в маки. За этим прикрытием он поставил ружье между колен и торопливо зарядил его. Левая рука причиняла ему жестокие страдания, и ему казалось, что он держит ею огромную тяжесть.

Что случилось с его противниками, он не мог понять; если бы они убежали, если бы были ранены, он, наверно, услышал бы какой-нибудь шум, какое-нибудь движение в листве. Не были ли они убиты, или, скорее, не ждали ли они за своими прикрытиями нового случая стрелять по нему? В состоянии неизвестности, чувствуя, что силы его уменьшаются, он стал на правое колено, положил на левое раненую руку, а ружье приставил к суку обгорелого дерева.