Колокольников –Подколокольный

Я стараюсь отвечать честно, но интервьюер качает головой, вздыхает и в конце концов говорит:

– Только из уважения к Казбеку Серафимовичу… Он очень за вас просил.

Я не успеваю спросить, кто такой Казбек Серафимович, интервьюер дает мне талон на оплату, и в кассе я получаю другой талон, с надписью «Сергей Шнуров».

Это название самолета.

Разговор на крыльце затягивается, двое что-то выясняют, женщина перестает чистить грибы и размахивает руками с ножом перед носом у мужчины, потом оборачивается и кричит вглубь дома, зовет кого-то, выбегают дети с пожилым котом в охапку, женщина торопится снять с веревок белье, все они, с мокрым бельем и тазиком чищеных грибов, забираются в самолет и пахнут дождем и травой…

Начинается демонстрация аварийно-спасательного оборудования, переходящая в нехитрое факир-шоу – мальчик в кителе не по росту учился показывать фокусы по старому самоучителю и теперь пытается что-то такое проделать с кислородной маской и надувным жилетом, а потом его мама с железными бигуди раздраженно говорит в микрофон:

– Во время перелета вам будет предложен полноценный домашний обед, а еще спектакль, конкурс авторской песни, чтецкий вечер, просмотр кинофильма с обсуждением и общественная дискуссия о семье и браке.

Мой сосед, здоровенный серб или хорват, уже спит и вздрагивает во сне, как щенок, пока я пытаюсь разобрать слова, татуированные на его загорелом предплечье. Это глаголицей, что ли? И почему он тут? Он москвич? Он строитель, работяга, строил всякую высоту-красоту для зажравшихся москвичей, он ни при чем…

После обеда все сворачиваются поуютнее, накрываются старыми клетчатыми пледами – и пледы-то какие-то, со следами кошачьей шерсти – и засыпают, а стюардесса берется за вязание.

Мы летим…

Город-герой красавица Москва обойдется и без нас, новых москвичей завезут из таежных деревень и горных аулов, все будет хорошо, Москва легко завоюет право принимать чемпионат мира по любви к Богу и сама же выиграет его у всех, а мы, бывшие москвичи, устроимся в каких-то других городах.

Мы летим в другие города, каждый должен подыскать для себя какой-то другой город, выбрать по душе…

Города всякие бывают – города-герои, города-курорты, города-уроды, города-труженики… Бывают города, где люди веселые и нарядные, а с океана дует ветер. Бывают города, где градообразующим элементом является специнтернат для малолеток. Бывают города, где родилось много писателей.

Города, которые давно пора расформировать и заколотить досками, можно даже и мемориальными.

Бывают города, часто смываемые ураганами, а бывают – смываемые однажды, ни с того ни с сего. Я знала один такой – там по улицам ходил городской сумасшедший, писал на стенах и на асфальте: «Скоро ураган», ему не верили, отмахивались, а потом и удивиться-то не успели.

Тут, кстати, уместно будет порассуждать (ведь у нас есть время, пока летим, летчик спит, самолет летит, зритель спит, спектакль идет, всё честь по чести), уместно будет поразмыслить о разнице между городскими сумасшедшими и деревенскими дурачками. Это серьезная тема, достойная диссертации или трактата, пожалуй, я займусь ею в другом городе. Сейчас лишь несколько слов. Деревенский дурачок – безобидное существо, почти лесовичок, домовой, кто-то словно покрытый шерсткой, всегда загорелый дочерна, хитро и виновато улыбающийся. Происхождение его безумия точно неизвестно – «не то родился такой, не то в армии побили, а то в лесу кого увидал-напугался». Деревенский дурачок может ходить в пастухах или в разнорабочих – «там вскопает, там дров наколет, так, за харчи, за одежу старую», – кормится летом с дачников, с холодами куда-то прячется, и точных сведений о том, как он зимует, нет. «Как-то» – как раки, как лягушки и ежики, как споры грибов… Словом, деревенский дурачок – часть природы, константа русской деревни, если она где уцелела.