Колокола весны

– Кончай писать кипятком. От дурило! Да сколь можно повторять? Как боишься, всегда хуже! Лиха всё равно не минёшь. А только надрожишься. Может, что интересно, то судьба твоя. А ты – страх! Тебя не кликнуло приаукаться к этой тетёрке? Ещё не подкатывал шары? Не предлагал ей в вечную безвозмездную аренду руку, сердце и прочие-другие родные причиндалики?

– Не по теме… Не по сезону, боцман, шелестишь. Будет тебе…

– А чего будет? Ну? Чего? Сам же, сватачок,[5] сколько раз хвастался? Лечу на своём железном конике мимо какой дярёвни. Завидел раскормленную девахулю. Подворачиваю. Это ж, может, по мне скучает моя ж дорогая «ледя для наслажденья»! То плюс сё да и – иди, иди за меня! А тут что, смеляк? Назад пятками?

– Сравнил! То наши. Деревенские «девственницы Солнца». Что с ними, с деревянными дурцинеюшками?.. А эта… Кирпич с неба! Всего так и одела страхом. Веришь, яйца со страху в тоске замирают! Достаёт из дипломата нашу районку, хлоп сине крашенным коготочком в писульку про мои велопробеги:

– Это про вас написано?

– Да, – говорю.

– Растёте. Теперь вот будет и в нашем журнале очерк.

– А что такое, – валяю ваньку, – очерк? От слова очернить?

– Очертить!

– Не легче. За что ж меня чертить чёртом каким?

Смеётся. Изливает бодрость. А у самой лицо грустное-грустное. Ну, застоялое:

– Очерк, – говорит она, – штука положительная. Прочитают девчата. Со всей страны письмами закидают.

– Недурственно, – щёлкнул Гордей пальцами. – Не жанили тебя районом. Так, можь, что интересно, всей державой женим на крайняк?

И замурлыкал со скуки, безразлично так вадим-забабашкинское:

– Петухам говорили курочки,
Расправляя из перьев юбочки:
– Мы от вас, ей-богу, устали:
Накурили тут, натоптали!..

Валерка обречённо помолчал, потом опасливо шевельнулся:

– Ну… Иль мою звезду сшибила шальная комета? Ты знаешь, что она поёт? Не в масть мне её песенки… "Человек вы, говорит, грамотный. Напишите о себе всё сами. У меня такая метода. Я боюсь неточностей". Видал, блин горелый, у неё метода! Да нужна мне её метода, как собаке боковой карман! А ну сфилонила эта большеухая лиса? Наша разведка слегка догадывается, под что она заточена… Не слишком ли горячо повела дело? Нету ли за этой за методой чего такого-этаковского?

Поднимая над головой руку с выставленным вверх указательным пальцем, Валерка неопределённо-замысловато вертит им. Будто ввинчивает во что-то невидимое.

– Мне, конечно, – продолжал он, – пасты не жалко. Пожалуйста! С картинками могу расписать свои велосипедные страсти. Только думка скребёт меня… Вон был до неё один из нашей из районки. Попросту! Минутку побазарили под лозинкой у моего недоскрёба и привет семье! А эта, вишь, с методой… Нужна мне её метода, как кенгуру авоська. Однако… Что там ни толкуй, а такие красули ко мне в гавань никогда не заплывали. Стою я у себя в розах, тихонько пою им свои серенады… Я только завидел эту тралю поверх лопухов, так и ни с места. Примолк. Как стоял у себя в розах, так и стою пнём. Краснею розою.

– Можно? – подходит она.

– А чего ж нельзя? Без заборов, без калиток живём. У нас всё можно.

Подошла она к розам, никак на них не наахается. Я сообразил – талан варит! – голыми ручищами наломал вязанку роз. Отдал. Тут она мне всякие слова благодарности. А сама лица не отнимет от роз. Так уж они ей к сердцу легли. Ахала, ахала и промежду прочим шлёт-засылает на засыпушку такой вопросец: "А чего это соседи так удивлённо на вас смотрят?"

Я и отпусти своё больное:

– А у меня соседи, как папуасы. Коровьими глазами воззирают на мои розы. Удивляются. У них всегда глаза в пучок… Мы тут все удивлённые. Вся Гусёвка удивлённая.

Они удивляются, и чего это я сажаю у своей яранги цветы, а не сажаю картошку. Удивляются, и чего это я, большой любитель варенья, компотов, фруктов, таскаю мешками это добро из магазина да с базара. Мог бы, говорят, насадить малинки, клубнички, смородинки… Огород же, говорят, – это наша кладовка! А я вместо всего того забил огород, видите, розами, гладиолусами, подсолнухами. Люблю, грешник, подсолнух в цвету…

Каркалыги удивляются мне. А я ответно удивляюсь им.

Утыкают всю землю луком, чесноком, картошкой, хреном… А цветку у них места нет.