Колокола судьбы

— Божественно! Держись чуть позади, — объяснил Андрей Горелому, преодолевая каньон в самом неглубоком месте. — Снимаешь того, кто попытается убежать. Стрелять в крайнем случае. Набрось плащ-палатку. И спрячь свой советский автомат, за версту видно, что не шмайсер.

— Порой немца сам вид его устрашает.

— Только не сейчас. Мазовецкий, устраиваем проверку документов. Берешь того, что на заднем сиденье. Движемся в сторону села.

Водитель остановил мотоцикл метрах в двадцати, осветив фарами их спины.

— Эй, кто вы?! — крикнул один из троих мотоциклистов по-немецки.

— Патруль, — ответил Беркут и не спеша направился к мотоциклу. — Из Подольска, с пакетом?

— Нет, господин офицер, со станции. Из штаба.

— Понятно. Предъявите документы. Порядок есть порядок, — подошел он к немцу, вылезшему из коляски мотоцикла. — Да выключи ты эту фару! — приказал водителю. — Не дразни партизан. Уже давно рассвело.

— И зажигание тоже, — повернул ключ зажигания вовремя подоспевший Мазовецкий. — При проверке не положено.

— Не положено? — растерянно переспросил стоящий перед Беркутом унтер-офицер, доставая из нагрудного кармана документы. — Я не знал.

Предъявить свои документы он не успел. Захватив левой рукой автомат, Андрей изо всей силы ударил его кулаком по переносице, а в следующее мгновение уже рванул на себя автомат водителя. Правда, он не рассчитал по времени. Мазовецкий не успел снять заднего мотоциклиста, и они сцепились врукопашную. Тем временем Андрей сумел сначала оглушить водителя ударом в висок, а потом, выбив его из сиденья, сорвать каску и нанести два удара ногой в голову.

— Беркут, помоги! — вдруг услышал он сдавленный голос Мазовецкого. — Бер…

Ударом ноги в бок капитан успел сбросить немца уже тогда, когда тот, сидя верхом на Владиславе, вцепился ему в горло. Упав, немец схватился за автомат, но, перешагнув через поляка, Андрей отбил в сторону ствол автомата и нанес немцу сильнейший удар ногой в подбородок. А когда тот завалился на спину, подпрыгнул и ударил в грудь согнутыми коленями. Однако получилось это у него как-то неудачно, он соскользнул, и мотоциклист, здоровенный мужик, тут же сумел подняться.

«Приемы борьбы ниспосланы Богом тому, кто каждый день отрабатывает их так, словно познает впервые», — мелькнула врезавшаяся в сознание фраза, сказанная когда-то давно учителем-тренером, давним другом его деда, китайцем Дзянем.

По-настоящему мудрость этих слов он постиг только сейчас, когда почувствовал, как трудно даются ему приемы после стольких недель плена, побега, изнурительных переходов. А немец ему попался на удивление сильный, обтянутый мышцами, как кольчугой. К тому же он успел выхватить нож. И кто знает, чем бы закончилась эта схватка… Уже приняв боевую стойку, немец вдруг изогнулся и начал оседать прямо к ногам Беркута.

«Мазовецкий. Финкой», — понял Андрей, увидев за спиной немца Владислава.

— Взять водителя, — приказал ему и подоспевшему Горелому. А сам бросился к медленно поднимающемуся и еще не осознающему, что происходит вокруг, унтер-офицеру. Обезоружив, Беркут завел ему руки за спину и повел в каньон.

— Старшина, принять обоих! Со стороны села никого?

— Пока никого, — ответил кто-то из бойцов. — Хорошо, что обошлось без пальбы.

— Горелый, — в форму унтер-офицера, быстро! Мазовецкий — оружие и боеприпасы. Проверь мотор.

Передав бойцам трофеи, Владислав сел за руль, завел двигатель.

— В норме. Едем к селу? Предстанешь перед немцами в виде офицера связи? Или будем дожидаться колонны здесь?

— Дожидаться здесь — опасно. На такую засаду немцы не клюнут.

Еще не приняв окончательного решения, Беркут все же напомнил старшине:

— Прежде всего — изрешети машину радиолокаторщиков. И отсекай немцев от села. Пусть идут в лес. Там их встретит Колодный.

Он подошел к сидящему возле старшины унтер-офицеру, схватил за френч, заставил встать, отобрал планшет и личные документы.

— Вы немец, господин обер-лейтенант? — дрожащим голосом спросил унтер-офицер, безропотно позволяя Горелому сорвать с себя френч.

— Беркут я. Слышал о таком?

— Нет, господин обер-лейтенант, вы — наш, германец, только партизан. Ведь это правда? — с надеждой спросил он. — Сжальтесь надо мной.

— Что он там лопочет? — поинтересовался старшина, готовясь связать немцу руки.

— Умоляет спасти. Снять обмундирование, унтер-офицер. — А когда тот покорно разделся, старшина ожидающе посмотрел на капитана и спросил, что теперь с ним делать. Ведь тот уже вроде как пленный. — Что, старшина, первый раз в тылу врага? Здесь пленных нет. Немцы партизан вешают, мы немцев расстреливаем.

— Но мы-то вроде как подразделение регулярной армии.

— А они — нерегулярной? Или прикажешь специально для этих двоих оккупантов создавать здесь, в тылу, лагерь военнопленных? Ну что, Горелый, переодевание завершено?

— В сапогах своих останусь. Можно?

— Только в немецких. Впрочем, ты прав, старшина. Эти двое уже не вояки. Отпусти их. Пусть находят свои пули в бою. Горелый, я же сказал вам: только в немецких сапогах! Ваши могут стоить вам жизни. Мы в тылу врага. Примерьте сапоги убитого. И быстро, быстро. Нас ждут.