Колодцы знойных долин

— Знаем мы таких! Живут в городе, забывают род-ной язык, а приезжают как будто бы учить нас. Жить надо на родине, понял! И трудиться не покладая рук!.. А учить меня, кстати, уже нечему. Не ради себя тружусь…

И вышел, так хлопнув дверью, что чуть не вылетели стекла буфета.

Манкас вздохнул. Опустил голову. И, словно озарение, горькой вспышкой пришли далекие его слова и сорвались в беззвучном шепоте:

— Что ж, уйду. Уйду от вас.

Сердце тревожно сжалось, и он знал, что это от растерянности. От бессилия объяснить хотя бы самому себе — как он должен поступить, чтобы потом сомнения не терзали душу.

Кенес одевался, с беспокойством поглядывая на своего наставника. Полмесяца он тренировался, готовясь к походу в горы, и теперь боялся, что размолвка взрослых повлияет на его планы. Решение Манкаса взять птенца в Коп-ажале вызвало восторг мальчишек, тем более, что один из них — Кенес — удостоился чести быть напарником знаменитого беркутчи. Кенес уже и свыкся с мыслью, что пройдет по гребню Каскыр-жол.

— Манкас-ага, сегодня начнем собирать калкан? — спросил он, стараясь казаться спокойным. — Вы обещали.

Манкас кивнул.

— После завтрака. — Он придавил окурок в пепельнице, встал, набросил на плечи китель с тремя рядами орденских планок.

Позавтракали они быстро. Разговор не клеился, и, кажется, все встали из-за стола с облегчением. Манкас и Кенес вышли на улицу.

Селение находилось в той самой низине, где когда-то располагался аул беркутчи. Еще в первый же день своего пребывания здесь Манкас с удивлением отметил, что каждая семья после возвращения на родину подняла дом строго на своем журте — месте, где она жила раньше. Пустовал лишь участок, где стояло жилье беркутчи Асана, превратился в пустырь, заросший куриной слепотой и лопухом.

Манкас отослал Кенеса за инструментом и направился к журту. Неспокойно было на душе, и ему нестерпимо захотелось вдруг постоять там, где они с отцом в последний раз мастерили калкан.

Еще угадывалось, что здесь было человеческое жилье. В глине виднелась почернелая зола.

И он неожиданно вспомнил недавнюю поездку в Закарпатье, где в начале войны два месяца находился со своей группой в тылу фашистов. Вспомнил, как выходили из вражеского окружения, взяв в плен немецкого офицера. Никогда он, командир, так не страдал, как в ту ночь, когда раненые отказывались от помощи, чтобы не задерживать группу. Оставались в мокрых от осеннего ночного дождя кустах и взрывали себя вместе с преследователями. Настоящие, сильные были люди.

Вот так, как сегодня, стоял он месяц назад у обрушившейся землянки и вспоминал павших друзей. Сдвинул прелые, слежавшиеся листья, копнул носком сапога землю — показалась черная зола…

— Манкас-ага! — со стороны дома прокричал Ке-нес. — Я все приготовил!

Манкас поднял руку, давая знать, что слышит, и зашагал к нему. Сияющий от радости мальчик выбежал ему навстречу.

Приготовить калкан для Манкаса не составляло особого труда. Две изогнутые дубовые ветви он выбрал неделю назад, освободил их от мелких сучков, довел толщину до десяти сантиметров. Теперь предстояло соединить их концы двумя поперечинами — распоркой и более длинной связью. И вставить в середину треугольную раму для Кенеса.

Вместе со своим помощником Манкас обработал концы дуг так, что они стали плоскими и плотно легли на распорку. Двумя гвоздями закрепил их. Затем раздвинул другие концы палок, положил на вторую поперечину и стал водить их, то расширяя, то сужая, подбирая размеры калкана по телосложению Кенеса. Ему было приятно работать, держать в руке теплое дерево и прикидывать, каким получится калкан и удобно ли будет в нем мальчику. Работал он намеренно медленно, чтобы Кенес и подошедшие несколько ребят запомнили, как готовится снаряжение беркутчи.

— Крылья калкана не должны сковывать движения, — пояснил он Кенесу. — Иначе он будет мешать при спуске и превратится из помощника во врага. Потом он не должен допускать соприкосновения аркана с камнями. С плохим калканом в Коп-ажале, в общем-то, нечего делать. Одно неловкое движение — и беркуту все станет понятно.

Закрепив гвоздями крылья, Манкас перевернул калкан, и сейчас он сбоку напоминал кресло-качалку.

— Осталось прибить внутри раму, — сказал он, вспоминая, как после ампутации руки часами сидел в шезлонге с отломанной спинкой, очень напоминающем калкан. — На ней закрепим натяжные ремешки, которые мы с Кейесом вчера нарезали.

— Понятно. — Кенес со всех ног бросился домой за ремешками.

Мальчишки, придвинувшись к беркутчи и калкану вплотную, переговаривались шепотом. Для них все это было ожившей сказкой. Манкас присел на скамейку и не спеша закурил самокрутку. Затянулся раза два, прежде чем поднял голову.

— А тянуло вас ловить беркутов?

— Конечно! — ответили мальчишки хором и, перебивая друг друга, бросились объяснять — Только не разрешают нам. Боятся, что сорвемся в пропасть или забросим учебу…

— Вот он сорвался, разбил себе лицо, — показал подошедший Кенес на мальчика с еще не вполне зажившими порезами на щеках. — С тех пор нам запретили ходить в горы!