Колодезь

Все прочие богатства казаки держали крепко и расставаться с ними не собирались. Сам Разин ежеутренне выходил в город, гулял по майдану, швыряя в толпу золотые кругляши из тугой мошны. По этому прводу давка вокруг атамана была и сущее смертоубийство. Задолго до атаманского выхода городская голытьба начинала табуниться у крыльца. Кое-кто из казаков качал головой при виде такой щедрости, но ближние люди объясняли вполголоса, что ежели не привадить рыбку, то и лова не видать. Не глупое фордыбаченье тут причиной, а тонкий расчёт.

Вскоре народ убедился: когда надо, Разин умеет беречь свой карман так, что и не снилось другим.

На третий или четвёртый день странного плена Разин вывел на базар привезённых персидских пленников и выставил их на прямую продажу. Такого прежде не бывало, чтобы в русском городе и вдруг невольничий рынок. Сбежалась тьма народу, полюбоваться, как будут торговать персами. Пленники, среди которых не было ни одного чёрного мужика, а всё богатые купцы, паши и беки, стояли связанные на всеобщее позорище и ждали покупателя. Немногие персидские купцы, гостевавшие в Астрахани, поняли в тот день, каково приходится русским гостям на восточных торжищах.

Однако время шло, толпа веселилась, а аманатов никто не выкупал. Разин дважды отправлял посыльных к персидским гостям с просьбой прийти на торг, но те отказались за недосугом. Потом прошёл слух, будто Кулибек пошёл к градскому голове и просил, чтобы тот прекратил непотребство. Разин ждал, изливаясь яростью. Терпения у атамана всегда было немного, и на этот раз его тоже хватило ненадолго.

– Слушай меня, шайтанское отродье! – крикнул он по-персидски, обращаясь к пленникам. – Кого из вас к вечеру не выкупят, того я своими руками вот на этих воротах повешу. Надоело мне с вами возжаться!

Кто-то средь пленников испуганно охнул, кто-то зашумел невнятно, и лишь один персиянин, знатный бек, попавший в плен при разгроме Мамед-хана, крикнул возмущённо:

– Ты не смеешь этого делать! Русский царь велел отдать нас властям! И ваш бог не велит вам торговать невольниками!

– Я не смею?! – немедленно взъярился Разин. – Ты мне ещё указывать будешь? Я здесь царь, и я здесь бог! Эй, хлопцы, верёвку на ворота и крюк поострей. Вот этого вздёрнуть немедленно, пусть знает, с кем собачиться!

Персиянин не понял русской речи, хотя голос Разина заставил его побледнеть. Тем не менее он повторил твёрдо:

– Здесь ты не смеешь никого казнить!

Добровольцы из городской шелупени мигом раздобыли канатную верёвку, перекинули её через перекладину ворот, какой-то безделюга с перекошенной от зубной хвори мордой приволок из мясных рядов кованый железный крюк, навязал его к верёвке. Разин, поигрывая крюком, надвинулся на бледного бека:

– Значит, не смею?...

Персиянин попятился, хотел что-то ответить, но Разин, громко выкрикнув: «На!» – всадил изогнутое остриё под душу пленнику, а криворылый с помощниками, дружно дёрнув, вознесли бьющуюся фигуру высоко на воздух. Крика жертвы не было слышно за тысячегрудым вздохом толпы.

– Кто ещё скажет, что я не смею?! – хрипел Разин, хватаясь за саблю. – Я сказал кого к вечеру не выкупят – рядом вздёрну!

К вечеру все пленники были выкуплены, кто иноземными гостями, кто астраханскими знакомцами, а кто и самим воеводой Прозоровским, понимавшим, что за такие дела его могут вслед за воеводой Хилковым запросто отозвать в Москву.

С того дня Разин чувствовал себя в Астрахани полным хозяином и уже ни в грош не ставил ни воеводу, ни митрополита Иосифа, ни иные власти. Лишь войско князя Львова, расположившееся недалеко от города, заставляло его помнить об осторожности.

Между тем понемногу сбывались и предсказания Ивана Черноярова. Львов, честно дождавшись, пока корабли разгрузятся, велел сдать морские суда: бусы и ясаульные струги. Разин махнул рукой и сказал:

– Пущай забирает. Они уже всё равно погнили. Затем вышел указ отвезти на ружейный двор тяжёлые пушки. Семён, бывший при орудиях за главного, прибежал с этой новостью к батьке. Атаман выслушал Семёна, покусал усы, затем велел:

– Чёрт с ними. Отдай. По рекам да волоками этакую тяжесть таскать не с руки.

Расставшись с пушками, Семён почувствовал себя совсем свободным. Одно беда, купец Кутумов куда-то подевался, дом его в Астрахани стоял пуст, и челядь не знала, где бродит хозяин. Семён пытался разузнать о Воронке у слуг, но те или не знали о хозяйских делах, или не смели говорить – Семён отошёл ни с чем. Приходилось ждать, без коня перевозить Анюту с детишками в казачьи городки было бы несподручно.

А потом случилось так, что и ждать стало нечего.

На базаре Семён встретил кого-то из знакомых годовальщиков, с кем свела судьба во время зимовки в Яицком городке. Обрадованный Семён пригласил знакомца на кружечный двор, поднёс ендовушку вина, принялся расспрашивать, как там жизнь в Гурьевом городе. Годовальщик исправно выпивал и обстоятельно рассказывал, хотя новостей после ухода воровских казаков было немного. Об Анюте Семён, не желая выдавать волнение, спросил не сразу, а когда наконец спросил...