Колодезь

– Вот и славно! – пророкотал атаман, усаживаясь. – Я ведь тебя зачем позвал... Приглянулся ты мне. И как воевал – помню, и как торговал. Что пуля тебя достала – не горюй, среди вас один я от пули заговорённый. Над пушкарями тебя поставить – цены бы не было. И в рукопашной тебе равных не много найдётся. А всего ценней, что языки ты знаешь и всякому бусурманскому вежеству обучен. Вот и решил я тебя послать с прелестными грамотами к башкирским нойонам. Что между нами прежде было, то быльём поросло, а теперь я хочу с башкирами замириться да поднять их на бояр. Пусть бы дорогу с Казани и Саратова перекрыли и Уральскую украину от России отрезали. Для такого дела лучше тебя, Семён, никого не сыскать.

Вот и ушёл в скиты, вот и покаялся!

– Не поеду, – упрямо сказал Семён.

– Чего так? – наливаясь гневом, спросил атаман.

– Мне и ехать не на чем, покуда на море с тобой плавал, у меня лошадь свели. Купцу Кутумову оставил Воронка на сохранение, а теперь купец не признаётся, говорит, не было того, у него, мол, и вовсе табунов не бывало. А сам просто отогнал коней в степь – ищи их там. Я сарынь расспрашивал, говорят – куда-то на монастырские угодья кони отогнаны, на острова, где илым.

– Кутумов, значит?... Вот он как за мою ласку платит, сучий потрох!... – бешеным шёпотом прошипел атаман. – Добро ему... Ну-ка, Василий Родионыч, – повернулся он к Усу, – покажи нам, каков из тебя градской голова. Лёвку Кутумова к ответу представь, а первей всего о лошадках позаботься. И чтоб вот ему – коня в целости вернули.

Ус согласно кивнул головой и, не сказав ни единого слова, вышел из архиепископских палат.

– Теперь поедешь?

– Воронка найдут – поеду, – произнёс Семён нехотя.

– Людей тебе сколько с собой дать? – спросил Разин.

– А нисколько. Один справлюсь. Вспомни, Степан Тимофеевич, как позатем летом твои люди башкир побивали, небось и башкиры того не запамятовали. Туда сейчас казакам ехать – только смерти искать. Порежут их там.

– А одного тебя, значит, не порежут?

– Одного не тронут, – Семён усмехнулся мрачновато, – у меня к ним ключик есть. А, впрочем, и сам завтра увидишь.

– Ну давай, – согласился атаман. – Как раз к завтрему новый городничий тебе твоего вороного представить должен. Вот тогда и поговорим.

Наутро, выйдя из монастырской гостевой кельи, куда он самовольно определился на постой, Семён увидал оборванного татарчонка, держащего в поводу Воронка. Обмануться было невозможно, да и сам конь признал хозяина, заржал радостно, потянулся к ладони губами, выпрашивая хлеба. Семён потрепал коня по гриве.

– Ну что, баловник, не давши слова – крепись... Значит, едем к башкирам?

Семён споро переоделся, собрал немудрящие пожитки и направился к митрополичьим палатам, где основался батька. Разин как раз готовился к ежедневному выходу в город. Увидав подскакавшего Семёна, он изумлённо присвистнул. На Семёне красовался тёплый киндячный халат, юфтяные сапоги с порыжелыми от конских боков голенищами, и лишь на макушке хитро наверчена дорогая чалма зелёного шёлка, сорванная некогда с головы дворцового муллы под городом Ряшем. Прочий цветной наряд знатного паломника был уложен в тороки, привязанные к седлу. Драгоценная сабля скрывала своё достоинство под потёртыми дешёвенькими ножнами, однако выглядела достаточно внушительно, чтобы отпугнуть проезжего любителя чужих пожитков.

– Салям алейкум, – произнёс Семён, спрыгивая на землю.

– Алейкум ас-салям, – ответил Разин, не опуская удивлённых бровей. – А ты, брат, часом, не настоящий ли татарин?

– Как можно... – усмехнулся Семён. – Какой же я татарин? Я пуштун.

– Значит, одним словом думаешь уговорить юртовщиков? – Разин наклонил упрямую голову, вглядываясь в Семёнове лицо.

– Иншалла, – Семён пожал плечами. – Хотя и деньжат не мешало бы иметь.

– Сколько? – с небрежной щедростью спросил атаман.

– Горстку золота на подкуп, горстку серебра на прожитьё, да горстку медяков для милостыни.

– Чего ж милостыню-то медными деньгами? Я так золотом нищих дарю.

– А чтобы никто не завидовал и грабить не пытался.

– Хитёр бобёр! – Разин отвязал кошель, из которого на улицах Астрахани раскидывал персидские монеты, протянул его Семёну. – Ты уж не взыщи, но меди у меня не водится. Сам добывай.

– Добуду. Тут один чагат втайне меной промышляет, так у него узбекские пулы есть. У него и разживусь.

– Добро. А грамоты тебе, значит, никакой не надо?

– Как-нибудь сам с божьей помощью справлюсь, – отказался Семён. – Аллах акбар.

– Воистину акбар, – усмехнулся атаман. – Ну, с богом. Жду вестей.

Ранним утром Семён покинул Астрахань, направляясь по дороге к Кобыльим озёрам. Ехал молча и понуро. Не хотелось ехать никуда, а всего менее – в сторону Яицкого городка. Зарубцевалась рана, зачерствела душа. Семён вполне созрел для войны... а кого, с кем – о том пусть атаман думает. Семёново дело – башкир поднять, перекрыть дорогу с Вятки на Казань и Верхотурье, отрезать украинные города от России, чтобы ни оттуда Москве помощь не подошла, ни туда никто не пробрался.