Колодец в небо

Чуть усмехнувшись, женщина прошла мимо вместившегося между церковью и домом дровяного сарая и скрылась в ближайшем подъезде.

– Показалось, – пробормотала Ирина. – Здешняя жительница домой шла, да на странную сцену загляделась. Чужое горе всегда манит… А мне уж всюду тайны и убийцы мерещатся.

Но дойдя до того самого места на Петровском бульваре, где несколькими минутами ранее вспомнила про забытое у милиционера удостоверение, девушка снова замерла. И, что-то вспомнив, воскликнула:

– Не может быть! Так не бывает!

Остановилась, обернулась, словно надеясь там, позади, увидеть некую разгадку вдруг обнаруженной ею тайны. Но позади был только темный и глухой Крапивенский переулок, а впереди звенящий трамваями, заполненный спешащими домой с работы пешеходами Петровский бульвар.

Не находя в пространстве этих стылых улиц ни подтверждения, ни опровержения чему-то ею замеченному или понятому, девушка еще раз проговорила:

– Так не бывает!

И будто в полусне побрела в сторону Цветного бульвара.

2. Профессия – легендатор

(Марк Тибериус. 117 год н.э. Рим)

Сморщившийся от жары и тошноты человек средних лет с мешками под глазами и легкой проплешиной на затылке смотрит из окна паланкина на идущих по улице рабов. И прислушивается к собственному желудку – не случится ли беда.

Небогатый, всего на четырех рабов-носильщиков, обтянутый простой тканью наемный паланкин нещадно качает. Это не с консулом в обитом подушками и выстланном коврами паланкине на десятерых носчиков плавно двигаться по римским улицам. В простом растрясет так, что ничего не захочешь.

Пешком, если б не нынешняя жара, дойти до Большого цирка было бы проще, не так уж далеко. А с такой тряской вся только что съеденная цена - полуденная трапеза – на истершемся коврике этого паланкина, того и гляди, окажется. И съел он сегодня не так много. Несколько глотков мусульма - вина с медом, кусок жареного кабана да фаршированные финики, но от такой тряски все проглоченное наружу рвется.

Стареет он, что ли. Бедняцкий пулмент - пшеничная каша – или похлебка из чечевицы куда как животу его приятнее, чем все эти языки фламинго или свиное вымя с морскими ежами, которые подают на бесконечных пирах в триклиниях - обеденных залах, где он вынужден бывать по долгу службы. По долгу службы и трясется он теперь по запруженным людьми и тележками улицам Рима, ибо долг его службы быть ближе к народу.

Снова поморщившись от неприятных ощущений в животе, человек чуть отодвигает давно не стиранную занавеску. За окном паланкина шумит всегда неспокойная торговая Этрусская улица.

Два десятка рабов под сенью небольшого навеса непрестанно бубнят, вслух диктуя себе фразы из списываемых свитков. Зевающий мальчик, почесывая за ухом, накручивает готовые ленты папируса на валики из слоновой кости, но при всей своей отчаянно выказываемой лени успевает поспеть за двадцатью лучшими переписчиками.

Посланный за маслом раб, еще не дойдя до лавки, отчаянно вопит, заметив срезанный с пояса кошелек. И поделом, возомнил себя честным гражданином – кошелек на поясе носить, будет теперь перед хозяином оправдываться!

Несколько прэфиц - наемных плакальщиц с главного кладбища Рима, что тянется вдоль Via Appia - Аппиевой дороги, выбирают на открытом прилавке главные меры своего труда. Плакальщицы ищут стеклянные бутылочки для слез видом побольше, а вместимостью поменьше. От того, насколько полны бутылочки, зависит оплата наемных плакальщиц. Почтенным женщинам нужно, чтобы смотрелась посуда объемной, а вмещала в себя не так много их дорогих слез.

Раб- педагог ведет домой из лудуса - расположенной напротив храма Кибелы начальной школы – троих мальчиков и одну девочку . Девочке на вид лет одиннадцать. Под тонким шелком богатой желтой столы проступают набухшие недетские грудки. Значит, и учиться ей осталось недолго. Года не пройдет, как выдадут красотку замуж, оттого и суетливые разговоры братьев про будущее поступление в грамматику – школу второй ступени – ей неинтересны. Забыв про братьев и про несущего их счеты и восковые таблички для письма педагога , девочка засматривается на золотые ожерелья и предплечный браслет в виде змеи в лавке ювелира. Братья тем временем пристают к рабу-педагогу, чтобы купил им пшеничных бисквитов и винограда. Но раб пред юными хозяевами не робеет. Велено вести детей домой к цене, не позволяя жевать на улице, вот он и не позволяет…

Обычная городская жизнь, которая едущему в дешевом паланкине человеку так привычна и так понятна. Обыденная жизнь улицы и толпы, из которой он умеет извлечь высший – политический! – смысл.