Колодец в небо

– Ну что вы молчите? – как можно вежливее спросила я, едва сдержавшись, чтобы не добавить детскую фразочку: «Вы хотя бы мяукнули», какой в детстве развлекался Димка. Но в ту пору исключительно стационарных телефонов и определителей номера еще не водилось, кажется. Или уже водились? За последние пятнадцать лет столько всего случилось, что я стала путать периодизацию, когда что было. Что случалось со мной в школе, помню, в первые семейные годы с Никитой – помню. А после Никитиного отъезда в Америку в начале девяностых все путается.

– Не родишь ты своего выродка! – зашипел незнакомый женский голос в трубке. – И не надейся!

И тут я взвилась!

– Эй ты, Лиля, или как тебя там! Ты своими угрозами меня уже достала, поняла?!

Что-то в моей реакции шантажистку удивило. Она помолчала, потом каким-то менее зловещим голосом пробормотала:

– Ошибаешься. Это не Лиля.

– Лиля – не Лиля, какая разница, если ты по ее просьбе звонишь. Что-нибудь поумнее придумали бы, чем этот ваш телефонный терроризм. Дважды в одну реку не вступают… Вы мне по мейлу с вашего адресочка ne-bud-duroi @ne-bud-duroi.ru ничего еще не послали? Жаль! Сохранила бы для коллекции, вкупе с прошлогодними вашими угрозами. Уроды!

Последнее определение позволила себе, уже нажав на красную кнопочку отбоя. Достали! На моем сроке беременности срываться, конечно, не пристало. Лишние нервы ребенку ни к чему. Но ведь действительно, достали.

– Снова Кураева? – спросил Лешка чуть более заинтересованно, чем задавал все предыдущие вопросы.

– Похоже. Летняя гонка за счетом диктаторши тоже начиналось со звонка. Тогда меня пугали – не будь дурой, отдай все сама.

– А теперь?

– Теперь угрожают, что «выродка своего не рожу».

– Уроды! – по-женски прочувствованно согласилась Лана. – Надо бы тебя положить в Маринкин центр, но у них там как назло мойка началась.

Гинекологиню Марину сосватала мне прошлой осенью именно Лана: «Роды после сорока, как ни крути – риск. Нужен хороший контроль, все анализы. Береженого Бог бережет». С тех пор Ланкина подруга и пасла мой растущий живот, проверяя, потребляю ли я витамины и не пью ли много жидкости.

– С твоими почками и хроническим пиелонефритом в анамнезе – начнешь отекать, и мы не сможем справиться. И повезут тебя рожать не к нам, а в профильный роддом с урологическим уклоном. Там уж я буду бессильна.

Так, напугав меня отеками и профильным роддомом, Марина категорически запретила мне рожать в феврале.

– Восьмимесячный плод даже хуже семимесячного, менее жизнеспособен. Седьмой месяц ты, слава Богу, переходила, теперь придется терпеть до девятого. Тем более что наш центр закрывается на мойку. Рожениц принимать не будет. А в урологическом посмотрят на дату рождения и на диагноз и заявят, что спасали мать, а не плод.

Успокоила называется!

Но переживем как-нибудь.Приказано не рожать в феврале, придется взять под козырек и не рожать. С той барышней, которая живет во мне, я вполне смогу договориться, чтобы она потерпела и не просилась на свет раньше марта. Вот только кто-нибудь договорился бы с этими идиотскими звонками…

– А если Варвара? – предложила очередной вариант имени Лана. Накануне, перед тем как зазвать Лешку на якобы случайную встречу с моей подругой-психологом, мы с Ланой часа два проговаривали всю «случайность» ситуации. Если экс-олигарх с его звериным чутьем сообразит, что ему устроили сеанс психологической реабилитации, тут же сбежит. Поэтому мы изображали легкий разговор ни о чем. Об имени для моей дочери, которое никак не хотело находиться.

– Варькой Лику хотели назвать, в честь бабушек, да не назвали, – с трудом поворачивая свой разросшийся живот, я вспомнила наш январский разговор с Ликой на снегу во французских Альпах.

– Смешно. Какая из Лики Варвара, – глухо отозвался Оленев. Не потому, что вариант иного имени для нашей общей знакомой его насмешил, а скорее для того, чтобы хоть как-то поддержать обременительный для него разговор.

Лана второй час пыталась нащупать крючочек, зацепившись за который можно было бы раскрутить Лешкино подсознание. Но Оленев корректно улыбался, вежливо поддерживал разговор и совершенно не собирался раскручиваться или раскрываться. Полная блокировка. Закрыт на все засовы, и люк задраен. И как прикажете спасать пострадавшую во время пятимесячного тюремного сидения олигаршью душу, если он в эту душу никого и близко впускает?

Сидит. Терпит наши разговоры. Лишь потому, что я попросила. Терпит с тем же обреченно-вежливым выражением лица, с каким я прошлым летом терпела его многочисленные попытки спасти меня. Тогда Оленев пытался вернуть меня к жизни после смерти Никиты. А мне было все едино – психологи, психиатры, навязанная мне в подруги дизайнерша Лика, полеты в Эмираты. Если тебе, дорогой Лешка, будет легче считать свою дружескую миссию выполненной, то можно и в Эмираты! Мне что в лед, что в полымя, в тот момент все было едино.