Колода без туза

Шествие поравнялось с двухэтажным зданием ЧК — бывшим купеческим особняком. Возле украшенного каменными львами крыльца прохаживался иззябший часовой с винтовкой на ремне.

В одном из кабинетов пожилой чекист, сухой сутулый мужчина в круглых металлических очках и в потертом демисезонном пальто с маленьким бархатным воротником, присев на корточки, подбросил в «буржуйку» влажных березовых дров. Печь задымила. Сутулый мучительно закашлялся. Размяв худые плечи, он подошел к окну, прислонился к раме. Одно из стекол было заменено листом фанеры, другое, уцелевшее — в мутных дождевых потоках.

За окном вдоль улицы тянулась похоронная процессия — те же две телеги и отряд позади. Сутулый отвернулся от окна.

— Полюбуйтесь, гражданин Куницын, — сказал он спокойно.

Тот, кого назвали Куницыным, в кургузом драповом пальтеце и нелепо сидящей на голове мятой шляпе, встал, подошел к окну.

— Ребята косили сено, — без выражения сказал сутулый. — Мещерякову мало было их убить. Он их еще и четвертовал.

Лицо Куницына подергивал едва заметный тик. Он мрачно смотрел в окно. Уходила все дальше в сырую мглу похоронная процессия.

Сутулый подошел к письменному столу, поскреб небритый подбородок, свернул самокрутку и спросил Куницына:

— Почему вы решили прийти к нам в ЧК?

Куницын ответил не оборачиваясь:

— Я же знал, что будете проверять: кто?.. откуда?.. почему?.. Лучше уж самому прийти… У меня нет причин вас любить, но и ненавидеть не за что… — Куницын поежился, ему стало холодно, помолчал. Потом тихо, будто самому себе, сказал: — А если попросту, гражданин Кузнецов, я чертовски устал… Пять лет окопов, два года мышиных нор. Чего боялся, сам не знаю. Хватит.

— Хочу верить, — с сочувствием глядя на Куницына, сказал Кузнецов. — Но, понимаете… — Он замялся. — Какое-то время вам придется… гм… пожить без особых удобств.

— На иное не надеялся, — кивнул, обернувшись от окна, Куницын. — Однако знаю твердо: проверите и отпустите.

— Буду рад, — сказал Кузнецов и, снова склонясь над «буржуйкой», пошуровал дрова. Ярко вспыхнул огонь.

Кузнецов, глядя на пламя, зябко повел плечами. Он подумал о том, что его товарищ Федор Камчатов, начальник Воскресенской ЧК, продрогнет на кладбище до костей.

Клонился к вечеру сумрачный осенний денек. Сеял мелкий тоскливый дождь. Молча сидели на могильных крестах мокрые нахохлившиеся вороны. У входа на городское кладбище плотная толпа рабочих — мужчин и женщин — слушала стоящего на опрокинутом ящике приземистого крутоплечего человека лет пятидесяти в потертом кожаном реглане и старом кожаном картузе с красной металлической звездой. Это и был начальник ЧК Камчатов.

— В городе второй месяц Советская власть, но банда есаула Мещерякова все еще рыщет вокруг, сея смерть, — волнуясь, говорил оратор. — Призываю вас к революционной бдительности и клянусь светлой памятью всех товарищей, павших от рука белых палачей, — выступавший сдернул с головы картуз, — мы разгромим банду, а Мещерякова возьмем живым и будем принародно судить!

На столе в комнате без окон натужно стучал старенький телеграфный аппарат. Над ним склонился чекист Маслаков — молодой человек в картузе со звездочкой, с маузером в деревянной кобуре у пояса. Юноша внимательно считывал с ползущей бумажной ленты текст:

«ЧИТИНСКОЙ КРАСНОРЕЧЕНСКОЙ ВОСКРЕСЕНСКОЙ ЧК ТЧК СОГЛАСНО ОПЕРАТИВНЫМ ДАННЫМ ВАШЕЙ ТЕРРИТОРИИ СКРЫВАЕТСЯ ОСОБО ОПАСНЫЙ ВРАГ НАРОДА КАПИТАН ОВЧИННИКОВ ТЧК ФОТОГРАФИЯМИ НЕ РАСПОЛАГАЕМ ТЧК СЛУЧАЕ ЗАДЕРЖАНИЯ ПРОСИМ ЭТАПИРОВАТЬ НАШЕ РАСПОРЯЖЕНИЕ ТЧК СОБЛЮДАТЬ ПРЕДЕЛЬНУЮ ОСТОРОЖНОСТЬ ТЧК ПОДТВЕРДИТЕ ПОЛУЧЕНИЕ ТЧК ЗАМ НАЧ ИРКУТСКОЙ ЧК РОСЛЯКОВ 01 ОКТЯБРЯ 1922 ГОДА ТЧК».

Аппарат замер. Маслаков оторвал ленту с текстом, двинулся к выходу. В дверях столкнулся с вернувшимся с кладбища начальником ЧК, протянул ему сообщение:

— Срочно, товарищ Камчатов.

Камчатов взял ленту, пробежал глазами текст.

— Еще одна сволочь на нашу голову, — сказал он с досадой.

Опускалось за темную кромку леса холодное солнце. На караульной вышке — три шага туда, три обратно — прохаживался иззябший часовой. Под ним на окраине города среди обширного заросшего пожухлой травой пустыря высились обнесенные надежным каменным забором корпуса старого каторжного централа, сложенные из потемневших от времени ноздревых каменных глыб. По углам забора возвышались еще три сторожевые вышки.