Коллектор (ЛП)

— Ты всегда была красивой, милая, — мой лоб покрывается испариной, а руки сжимаются в кулаки. Я боюсь включить свет ее души, боюсь того, что найду. Неужели все кончено? Неужели я забрал ее душу, сам того не осознавая?

Девушка делает шаг ко мне, и я замечаю нечто такое, что заставляет мой мозг петь.

Ее хромота.

Я указываю на ее бедро и ухмыляюсь так сильно, что боюсь, как бы мое лицо не разбилось.

— Ты все еще…

— Да, — говорит она. — Никто и никогда не отнимет это у меня. Я получила рану в ту ночь, когда умерли мои родители. Это мое. Больше ничье.

Я заключаю Чарли в объятия. Я потрясен ею. Не ее красотой, а ее душой. Меня пугает, что еще часть контракта была выполнена. Что от нее осталась только эта благословенная хромота. Но я не позволю ничему разрушить ее ночь. Я не знаю, что сказать, чтобы улучшить ситуацию или замаскировать страх, который я чувствую, и прежде, чем я смогу думать о чём-то хорошем, я выпаливаю.

— Ты моя девушка.

Чарли смотрит на меня, ее губы дрожат, угрожая превратиться в улыбку.

— Да. А завтра я покажу тебе, что я готов сделать, чтобы ты была в безопасности, — я наклоняюсь и целую ее в блестящие губы. — Но сегодня вечером мы идем на вечеринку с мерами безопасности — пунш, печенье и сырные украшения. Это будет потрясающе.

Ее полуулыбка расцветает.

— Я не должна бояться, — говорит она, и это звучит как нечто среднее между утверждением и вопросом.

— Тебе следовало бы испугаться, — говорю я. — Потому что я собираюсь показать тебе танцевальные движения, которые заставят тебя «умолять» меня.

Она бьет меня по груди и, хотя в ее глазах застыло нервное колебание, девушка позволяет мне взять ее за руку и повести к машине.

— А где бабушка? — спрашиваю я, когда она осторожно заползает на свое место, следя за тем, чтобы ее крылья не были раздавлены.

— Сказала, что очень устала, но перед отъездом заставила меня сделать миллион снимков.

Пока мы едем в сторону средней школы Сентенниал, я гадаю, как Чарли объяснила бабушке свой новый облик. Я решаю не упоминать об этом, боясь снова поднять эту тему. Вместо этого я беру ее за руку и сжимаю. И какая-то часть меня — крошечная частичка, приходит в восторг от этих дурацких школьных танцев.

Потому что я знаю, что это может быть последним разом, когда я увижу Чарли по-настоящему счастливой.

***

Мы с Чарли заходим в школьный спортзал, и я испускаю долгий вздох. Все просто, как я и опасался. Это похоже на то, как все неудачники в Питчвилле собрались вместе и купили самые ужасные дрянные украшения

У самого пола туманная машина взрывает туманные облака, а со стропил свисает огромное количество черных и оранжевых лент. Вдоль стен какой-то придурок приклеил бумажных пауков и тыквы. И оркестр, о, милостивый боже, оркестр. Они похожи на помесь мини Джастина Бибера и братьев Джонас, и музыка для Хэллоуина, которую они играют, заставляет мои уши кровоточить. Но когда я смотрю на Чарли, одетую в красное платье и ангельские крылья, все снова становится чудесным. Если она здесь, я счастлив. Но если она выйдет пописать или еще что-нибудь, я зажгу спичку.

Когда мы с Чарли идем к танцполу, все взгляды устремляются на нее. Они перешептываются, тычут в меня пальцами, и я не могу не злиться. Я имею в виду, почему они не замечали ее раньше? Тогда она была такой же потрясающей. Но, наверное, я так же виноват в том, что не замечал ее.

Сейчас, глядя на Чарли, я и сам почти не узнаю ее. Это вызывает приступ мурашек, которые мчатся через меня. Будет ли она двигаться дальше теперь, когда она физически совершенна?

Но, словно прочитав мои мысли, девушка рассеянно засовывает свои наманикюренные ногти в карман платья и кладет в рот несколько штук «Скитлс». Я прикусываю губу, чтобы не рассмеяться, потому что это крошечное движение говорит мне, что она все еще та Чарли. Она все еще моя девочка.

Увидев нас, Аннабель подбегает к нам.

— Чарчар! — визжит она. — Ты выглядишь феноменально, — ее лицо меняется, как будто она понимает, насколько феноменально. — На самом деле ты и в правду выглядишь по-другому, совсем не так как раньше.

— Я позволила бабушке сделать мне макияж, — щебечет Чарли.

Аннабель смотрит на нее.

— А, ну не знаю.

Чарли притягивает подругу в объятия, чтобы отвлечь.

— Дай мне обнять тебя, — говорит она. — Мне нравится твой костюм. Ты…

— Я — Кэтрин Хепберн, — говорит Аннабель, и ее лицо немного расслабляется.

Я осматриваю бесцветную одежду Аннабель и ее кремовое лицо.

— Видишь? — говорит она. — Я чёрно-белая. Как и в большинстве ее фильмов, — широкополая шляпа Аннабель подпрыгивает, когда она смотрит на меня. — Какое удивление. Ты не принарядился.

— Я пришел в виде Потрясного Соуса, — говорю я. — Ты бы, наверное, не узнала его.

Девушка отходит и складывает руки в квадрат, как будто смотрит сквозь рамку камеры.

— Нет. Нет, я вижу… я вижу… — она опускает руки. — Изношенный инструмент.

Чарли тянет Аннабель за руку.

— Знаете, ребята, вы могли бы перестать притворяться и признать, что нравитесь друг другу.

Аннабель смотрит на меня, чтобы увидеть мою реакцию. Я имитирую рукой пистолет и стреляю в ее сторону.