Коллектор

Догнал я его уже возле молотильного комплекса, где обычно мальчишки собирались поиграть в свои немудрёные игры, тайком выкурить одну на пятерых папироску, а то и подраться. Удивительный прибор в руках у Павки вызвал оживление и бурный интерес, сменившийся презрительным безразличием, когда не понимавшие его истинной ценности пацаны поняли, что это — всего-навсего книга.

— Гля, паря, шо у нашего Клима есть!

— А шо это?

— Навроде как книжки читает…

— Книжки… — разочарование в голосе спрашивавшего было просто надрывным.

— А ты думал, это ковырялка для носа? — спросил я, подходя ближе. — Дай сюда. Это не твоё.

— Твоё, что ли?

— И не моё тоже. Это пана Вышински.

— Тю! Теперь это моё. Папка поедет в город в воскресенье, он мне его поменяет на три сахарных леденца, вот!

— Лучше отдай! — у меня начало леденеть в животе.

— А то шо будет?

Объснять «шо будет» — напрасно терять время.

Я сделал классический выпад ногой вперёд, левой рукой хватаясь за планшет, а правой нанеся резкий удар Павке по носу.

Он не ожидал от мелкого пацанёнка такой прыти, поэтому легко выпустил планшет, а я, развернувшись на левой ноге, добавил ему в лоб правой пяткой, точно, как показывал учитель. Павка шлёпнулся на спину, как мешок с мукой. Шлёпнулся и замер. Я-то знал, что ничего страшного с ним не произошло, а вот остальные с воплями «Клим Павку убил!» начали разбегаться, за исключением трёх самых старших, которые верховодили всеми мальчишками в посёлке.

Я не испугался ни на секунду. Три года ежедневных занятий вселили в меня уверенность, поколебать которую этим троим было вряд ли под силу.

Даже сейчас я усмехнулся, вспоминая тот первый свой настоящий бой, окончившийся полной победой. И сделал ошибку, потому что мать приняла мою усмешку на свой счёт.

— Он ещё смеётся! Ни стыда, ни совести! Да мне перед людьми стыдно… Что соседи скажут? Уродила ирода на свою голову! Люди картошку сажают, а он в академии собрался. Ждут тебя там, как же!

Я ещё ниже опустил голову и принялся есть ещё быстрее. Да уж, что скажут соседи — первейшая забота моей матери. Ну, соседи, конечно, ничего хорошего никогда не говорили. Особенно после того, как сразу три великовозрастных балбеса, каждый из которых был, как минимум, вдвое крупнее меня, попали в местную больницу. Именно после этого случая отец, как следует поколотив меня для разминки, отправился к пану учителю поучить его уму-разуму. С ним увязались ещё трое его собутыльников, такие же отцы семейств, сильно переживавших из-за «ненужной» школы в посёлке. В результате отец присоединился к трём балбесам, перегрузив фельдшера работой выше всяких пределов. А потом появился пристав и объяснил отцу, на кого он поднял руку, заодно наложив штраф. Неслыханное дело!

Отец утешился тем, что опять выместил обиду на мне. Ему было невдомёк, что я с толком использовал все эти экзекуции, приучая тело незаметно уходить из-под ударов, смягчать удары правильным последовательным напряжением и расслаблением соответствующих мышц.

Так и шла моя жизнь. Родители, сёстры и брат вообще перестали со мной общаться, местные пацаны, получив ещё пару раз на орехи, усвоили, наконец, что задирать меня — себе дороже, и оставили в покое странного соседа. Всё свободное время я проводил с паном Вышински.

— Ну что, поел, ирод? — опять мать прервала течение моих мыслей. — Поедешь позорить меня?

Мать никак не могла допустить, что я в чём-то могу добиться успеха, хотя, как правило, всё, что я делал, получалось у меня неплохо. Почему-то родителям и в голову никогда не приходило, что сына можно и похвалить иногда за его достижения. Однажды я построил ракету, на настоящем керосиновом двигателе. Она выглядела, как настоящая, а когда произошёл первый запуск, взлетела так высоко, что я искал место её приземления три дня — ветер отнёс парашют километра на три от посёлка. Смотреть ракету приезжал корреспондент из города, потом в местной газетке даже статью напечатали о мальчишке, который сам строил ракеты. Не сам, конечно, мне очень помог пан Вышински, но запретил даже упоминать о том, что участвовал в работе. Так моя мать стыдилась неделю выйти на улицу и всё твердила, что нечего высовываться, что нужно быть, как все…

Не судьба мне быть, как все. Ну или мои «все» не здесь, не в этом посёлке, не на этой планете.

Я закончил есть, встал, сказал «спасибо», на что мать не обратила никакого внимания, взял сумку с моими пожитками. Сумка не сильно меня отяготила. В ней хранилась смена белья, папка с документами, которые я сегодня забрал из школы, и бесценный планшет пана Вышински, который он подарил мне и настоял взять с собой. Он сказал, что мы сможем общаться через этот планшет. Я, конечно, знал, что такое сеть, но в нашем посёлке ничего такого не было, да что в посёлке, в городе, я думаю, только в управе была станция связи. Но учитель уверенно сказал, что обязательно свяжется со мной.

— Ну всё, ма, я пошёл, — мне стало совсем неловко. — Пока. Отцу привет передавай.