Колючая Арктика

Но Курилов будто не слышал, продолжал гнуть своё. Совсем забыл Кучаев, что перед этим разговором, он разливал коньяк "по напёрсточку", и видно перекапал, — рука вздрогнула! — пару капель перелил.

— Наши славные летуны воровали сами у себя аккумуляторные батареи, — в тундре это дефицит! — и поручали мне сбывать их в стойбищах, в посёлках… Для этой цели даже персональный вертолёт выделили! Я и сбывал, то есть, выменивал на всякую вкуснятину: чир олеринский, языки оленьи, печёнку, рыбу копченную и вяленую…Так что, согласно уголовного кодекса, меня бы назвали сообщником!

— Брось казниться, за давностью лет…

— Какого шакала, за давностью! Сегодня продолжается то же самое! Лётчики меняются, а промысел процветает и сегодня!

После всех этих передряг, мне и захотелось…писать! Записать всё, что произошло со мною…нет, нет, вовсе не на авиапредприятии, а в далеком-предалёком моём прошлом. Начал писать о себе, а потом позачёркивал всё, думаю, обо мне и Максим Кучаев напишет, — Семён зыркнул на Кучаева смоляным глазом, — а я напишу о судьбах юкагирского народа. Вот после всех этих передряг, стал я писателем, потом — журналистом…Впрочем, как говорит редактор нашей газеты, журналистом я не стал и по сей день!

— Цену себе набиваешь!?

Но Курилов промолчал, сейчас он был в прошлом.

— Понимаешь, Максим, грамматёшки у меня маловато. Четыре класса с коридором!

— Так уж и четыре! А редактор говорил десять!

— Это я потом, экстерном сдавал. Когда признали во мне писателя.

— Экстерном, не экстерном, это не суть важно.

— Важно, Максим, ещё как важно. Какое там дерево увесистое есть?

— Клюква! — подсказал Кучаев.

— Нет!

— Липа!?

— Вот, вот! Развесистая липа — моя десятилетка!

И снова Максим Кучаев поразился сходству жизненных обстоятельств, — примерно по такому же пути, жизнь протащила Кучаева мордой по асфальту! Но об этой схожести судьбы, он поделиться с Семёном в другой раз.

Максим Кучаев, подначивая, покачал головою:

— Да, для журналиста у тебя, грамоты маловато, а для всемирно известного писателя, в самый раз!

Семён Курилов расхохотался.

— Если б произошло чудо, и я получил высшее образование, то подался бы в науку. Или лингвистикой бы занялся. А то бы космонавтом стал. Первым юкагирским космонавтом.

— Так уж и космонавтом! — снова подначил Семёна Максим, — думаешь, космонавту легче напечататься?

— Ты, Максим, не улыбайся и не подначивай, — но я человек страшно завистливый. Завидовал своим сверстникам с которыми когда-то пастушил — они дотянули до среднего образования и стали заметными фигурами районного и наслежного масштаба. И я хотел стать выше их на целый портфель из шкуры крокодила…

Засветлело за окном. Семен наклонился над столом, отодвинул пепельницу полную ядовитых окурков и склонился над газетной полосой — завтрашнего номера "Колымки".

— Ты, Максим, писал? — он ткнул в корреспонденцию, правленную и переправленную редактором — не любил Перевеслов, как он сам говорил, архитектурных излишеств и лирических соплей!

— Я… Но тебе читать не стоит…

— И не буду, я и свои-то не могу перечитывать после редакторской правки… Надо хоть пару часиков поспать, Максим…Ко мне пойдёшь или?..

— Я лучше «или», Семён. А разговоры — продолжим в следующий раз…Лады?..

СТРЕЛОК ГАРАНИН СЛУШАЕТ!.

Карабин непривычно давит плечо и жарко в полушубке. Да тут еще электрический рефлектор излучает тепло всей своей тысячеваттной мощью и в маленькой сторожевой будке тяжело дышать — электричество выжигает из воздуха столь необходимый на Крайнем Севере кислород.

Из маленького оконца охранной вышки видна промерзшая река Колыма, а по ней то и дело проезжают сани, запряженные собаками, снуют по льду мотоциклы. До сих пор Сергей Гаранин как-то не причислял мотоцикл к зимним видам транспорта… Пароходы вмерзли в лед — это зимний отстойник для плавучих посудин. Рядом попыхивает плавучая электростанция с поэтическим названием "Северное сияние" и на ее борту — порядковый первый номер.

Сергей Гаранин скашивает глаза и перед ним открывается тундра. Растительности поблизости нет: те худосочные деревца, которые имели нахальство, вырасти в близости к охраняемому объекту, вырублены, чтобы обзорность была и не случился пожар возле мазутных цистерн, черные обомшелые пеньки прокалывают белизну снежного одеяла. Но вдали, ближе к недосягаемому горизонту, видны и большие деревья, издалека напоминающие крымские и израильские туи и можжевельники. И лет им, пожалуй, столько же, сколько и теплолюбивым реликтам, любящим жаркое солнце.

Наступила быстрая ночь. Даже не наступила, а просто та серенькая прослойка, именуемая официально " световыми сутками", растворилась в черной краске.

Надо ж было Сергею Гаранину сразу же в первый день угодить на две смены подряд! На шестнадцать часов! Хорошо, что Гаранин по совету опытных охранников, запасся термосом с горячим чаем и захватил пару бутербродов.