После завтрака в маленькой летней кухне, стоящей особняком от дома, я с отцом шел заготавливать на зиму дрова. Мы пилили длинные стволы деревьев в основном сосновые, реже березовые на чурки, наиболее толстые кололи и складывали их в сарай. Если позволяла погода, я на пару с отцом косил траву, затем мы ее сушили.
Мать обычно занималась хозяйством и огородом. Когда нужны были дополнительно еще руки, например, для уборки сена, приходили братья Василий и Александр. Они жили неподалеку.
Светик «хвостиком» ходила вначале за мной, затем за бабушкой, привыкнув к отцу — за ним. Редкий день мы проводили не на воздухе.
Вечером после ужина мы шли в дом, располагались в большой комнате напротив старенького телевизора, кто на диване, кто на стульях. Отец Владимир Иванович включал его, настраивал. Начинался бразильский сериал. Вначале мне он не нравился, и я придумывал себе и дочке занятия, лишь бы как-то убить время, потом привык и стал смотреть.
К нам, едва на экране появлялись титры, приходила Шувара, мать Людмилы. По ней можно было проверять часы. В семь вечера тетя Настя была тут как тут. Она доставала меня. Ее высказывания обо всем и не о чем были мне противны. Отчего-то раньше я терпел ее, но теперь не мог и раздражался.
Как-то не удержавшись, я спросил у матери:
— Что эта Шувара к вам повадилась ходить, разве у нее нет своего телевизора?
— Да есть, только дело здесь не в телевизоре. Все гораздо сложнее. У нее пропал сын Григорий. Ты с ним в детстве дружил, помнишь его… Раньше она редко ходила. После этого горя я пожалела ее. Вот она и тут.
Шувара Анастасия Ивановна была ровесницей моих родителей. Моя мать познакомилась с ней, когда они еще были детьми. Дружбы у них не было, однако общения не избегали. Ее мужа Тимофея Михайловича, моя мать знала еще до свадьбы тети Насти. Знал его и мой отец. Одно время он работал с ним в товариществе по обработке земли — колхозе, затем ушел в школу. Тогда не хватало преподавателей и фронтовой друг, директор устроил его. Тимофей Михайлович очень завидовал отцу, правда и тетя Настя тоже — это было заметно даже нам детям.
Дядя Тимофей с тетей Настей вырастили пятерых детей. Дочь Ирина у них была самой старшей. Она меня не интересовала, а вот с их сыновьями Михаилом и Григорием я долгое время дружил. Они были моими друзьями, с ними я вырос. Их младшая сестра Людмила была ровесницей моей сестры. Был у них еще Филипп самый младший. Тимофей Михайлович бросил семью, когда Филиппа призвали в армию. Его не остановил даже тот факт, что сына отправили в Афганистан. Он, однажды сказал моему отцу Владимиру Ивановичу:
— Я могу быть свободным. Свою роль кормильца и воспитателя я выполнил.
Однако в селе о его поступке говорили иначе:
— От семьи он ушел, а вот от проклятия Сафронича ему не уйти.
Женщина, которая его приютила, не спасла.
Тимофей Михайлович умер при странных стеченьях обстоятельств: вышел зимней ночью во двор по нужде и после не сумел найти дверь. Столько кругов он сделал у дома — дорогу протоптал. Отчего дядя Тимофей никого не позвал на помощь, трудно сказать. Может, звал, но никто ни слышал его. Нашли Тимофея Михайловича утром замерзшим у порога.
Мой отец считал Шувару скользким типом и не любил вспоминать о годах работы с ним в товариществе, отмахивался. Дома у нас в отличие от Анастасии Ивановны я его никогда не видел. Возможно, этого не хотел отец, я не знаю.
После смерти Тимофея Михайловича мой отец пожалел его. Я тогда был взрослым женатым мужчиной. Помню, он сказал мне:
— Отмучился Тимофей Михайлович! Столько лет терпеть унижения жены, врагу не пожелаешь. Настя, — так он называл за глаза Анастасию Ивановну, — представляешь Сень, если была не в духе, фурией набрасывалась на него бедного и колотила тем, что попадало под руку. Он ведь мог ответить. Вмиг бы отучил ее поднимать на себя руку.
Я также не понимал дядю Тимофея. Что же все-таки его удерживало. Любовь или еще что-то?
Поднять руку на Елену я ведь тоже не смог бы. Я любил ее. Сестра Анна удивлялась, как Елена так быстро вдруг смогла стать для меня близкой. Она порой меня даже ревновала к ней.
— Сеня, как сестра, я после матери и отца должна быть для тебя на первом месте, а уж потом жена, дети, кто угодно. — Как-то раз она не удержалась и сказала:
— Уж, лучше бы ты женился на моей подруге Людмиле.
Но судьба распорядилась иначе. Еще, казалось, совсем недавно, я не о ком кроме Людмилы не желал думать и вдруг на тебе: в один миг женился и на ком? На совершенно незнакомой девушке. Михаил, когда я приехал с Еленой домой, чтобы познакомить ее с родителями даже хотел отбить девушку у меня. После я узнал, что все это он делал по наущению своей матери, тети Насти.
Елена, как потом стало известно, оказалась не такой уж и чужой. Однажды я невольно подслушал разговор моей матери и Анастасии Ивановны. Она, не выдержав, сказала Надежде Кондратьевне:
— Вот нашел себе жену твой Сеня, так нашел, — в ее интонации я почувствовал скрытую злость, хотя это и не бросалось в глаза, — сестра Анна и то менее схожа как она.