Впрочем, надолго моей покладистости не хватило, через месяц тот разговор выветрился из головы, пришла обычная шкодливость, замешанная на сиюминутных желаниях. Мне ведь почти ничего не запрещали, а наказывали только тогда, когда я слишком уж волю брала. Однажды собственный проступок заставил меня крепко задуматься, а так ли хороша вседозволенность, как мне казалось.
Мне тогда досталось за дело. Я решила повторить любимую шалость старшего брата Ринорьяра. Рино — кхаэль-амфибия и служит Колонне Воды. От его водяных шариков и холодных струй с потолка по утрам иногда просто спасу нет. Так вот, набрала я воды на кухне и плеснула на нашего гостя из-за угла. Там было с полведра — сколько силенок хватило утащить; в мои тридцать две зимы выглядела я как семилетний человечий ребенок. Соображения было ровно столько же. Как я перепугалась, когда, попав на лицо и руки ифенху, влага разъела их до мяса! Чистая вода Темным вредит, для умывания они пользуются наполовину разбавленным молоком, но откуда ж мне было знать! Отец впервые до громкого рыка повысил на меня голос, а мама назвала негодной глупой девчонкой. Я ходила пристыженная весь день, не смея поднять глаз от пола, а вечером, отказавшись от ужина, пошла в комнату Волка. Извиняться.
До нужной двери ползла через силу, едва переставляя босые ноги и царапая когтями деревянный пол. Комкала в руках подол платья в цветочек. Постояла, справляясь с дрожью в коленках и желанием дать деру. Останавливало лишь то, что он прекрасно слышал мои мысли — мы все умеем пользоваться истинным слухом, это не сложнее, чем дышать. Я сглотнула, подняла еще днем перепачканную травяным соком трехпалую руку и робко поскребла когтями по дереву. Сердчишко заколотилось, коленки снова предательски задрожали.
— Да входи ты, не трясись, — глухо раздалось из-за двери. Я пискнула и, потянув за блестящую медную ручку, просунула лохматую голову в щель.
Он сидел с книгой на коленях в желтом пятне света от кристалла на столе. Я вошла целиком и встала возле двери, не зная, с чего начать Уши беспорядочно дергались, а язык будто к небу прилип. Меня бросило в жар.
— Ну? — ифенху поднял глаза от страницы и уставился на меня. — Опять ты? Чего пришла?
От его голоса меня сковало морозом. Я открыла было рот, но не смогла выдавить из себя ничего кроме невнятного писка. Не от страха — я его не боялась, хотя знала, что он, как и отец, зовется в своем мире Эль-Тару. Меня давила к полу вина за причиненную боль.
— Я… — слова упорно не шли. Он выжидающе смотрел на меня сверху вниз и молчал.
И тут я разозлилась: на себя за некстати напавшее косноязычие и на него — за то, что молчит. Ведь мог бы, как и полагается, отчитать меня какими-нибудь умными строгими словами, я бы, как полагается, устыдилась, опустив глаза долу, пообещала, что больше так не буду, и с чистой совестью удалилась к себе. А он молчит!
И я совершила немыслимое, за что отец непременно посадил бы меня под замок на неделю, а дядька Димхольд, отцов воевода и амиран шлепнул лапой пониже спины. Я гордо вздернула подбородок и ожгла ифенху испепеляющим взглядом. Так мне казалось. Я княжна, а он молчит! Два шага шагнула, чуть царапнув половицы когтями босых двупалых ступней. Глянула ему прямо в глаза. И с языка моего сорвались слова, которых я сама от себя не ждала:
— Эль-Тару, я прошу простить меня за дневное происшествие. Оно было вызвано моим невежеством и неусидчивостью, а так же желанием досадить тебе, — и поклонилась. Как полагается, в пояс.
Волк долго смотрел на меня, и лицо его выражало не больше, чем кирпич в стене. О да, так извинения не приносят, особенно маленькие девочки княжеского рода. Так на поединок вызывают или признаются в вечной ненависти. Теперь я готова была в самом деле провалиться сквозь пол прямо на месте. А он… расхохотался!
Из глаз моих брызнули злые слезы, уши прижались к голове. Я почуяла, как запылали щеки, уже от обиды. Я к нему!.. а он!..
А он внезапно оказался рядом, и я взлетела. То есть, это он подхватил меня под мышки и поднял, не переставая смеяться. В желтых, чуть светящихся в полумраке глазах поблескивали слезы.
— Вот это я понимаю, воистину княжеская порода! Правильно, девочка, никого и ничего не надо бояться. А то на шею сядут и запрягут, не успеешь глазом моргнуть.
Я только ресницами хлопала и вглядывалась в бледное лицо, ища следы давешних ожогов.
— А это, — продолжил Волк, — тебе на будущее уроком будет. Мне-то не страшно, а ты запомнишь. Учиться надо не на чужих наставлениях — только на своих собственных ошибках, чтобы в кости знание вплавлялось.