Колесо страха

— Доктор Лоуэлл… Если этот человек умрет, а вы так и не выясните, что убило его, я оплачу ваши услуги и покрою больничные расходы. Если он умрет, а после его смерти вы установите причину этого состояния, я передам сто тысяч долларов в любую благотворительную организацию, которую вы назовете. Но если вам удастся установить причину до его смерти — я заплачу эту сумму вам лично.

Мы с Брейлем потрясенно уставились на него. Осознав смысл его слов, я едва сдержал гнев.

— Рикори… Мы с вами живем в разных мирах, и потому я отвечу вам вежливо, хотя, признаться, мне это нелегко. Я сделаю все возможное, чтобы выяснить, что случилось с вашим другом. И я приложу все усилия, чтобы вылечить его. Я поступил бы точно так же, если бы вы с ним были нищими. Этот случай представляет для меня интерес как для врача. Но вы меня нисколько не интересуете. Как и ваши деньги. Как и ваше предложение. Я решительно отказываюсь. Мы с вами друг друга поняли?

Если Рикори и не понравились мои слова, он скрыл свое недовольство.

— Безусловно. И я все еще настаиваю на том, чтобы именно вы были его лечащим врачом и взяли на себя всю ответственность за этого пациента, — заявил он.

— Хорошо. Как мне с вами связаться, если ваше присутствие будет здесь необходимо?

— С вашего позволения, я предпочел бы оставить в этой комнате… скажем так, моих представителей. Их будет двое. Если вам будет нужно поговорить со мной, сообщите им, и я не заставлю себя ждать.

Я улыбнулся. Он же оставался серьезным.

— Вы напомнили мне, что мы живем в разных мирах. Вы следуете правилам своего мира, чтобы оставаться в безопасности, я же следую правилам моего. Я не стал бы советовать вам, как избежать опасностей вашей лаборатории, доктор Лоуэлл. Но я вижу опасности моего мира. И защищаюсь, как могу. Bene?[2]

Конечно, его просьба была необычна, но в чем-то мне нравился Рикори, и я прекрасно понимал, что он имеет в виду. А он это знал и продолжал стоять на своем:

— Мои люди не помешают вам. Они ни во что не станут вмешиваться. Если мои подозрения верны, то они защитят вас и ваших коллег. Но и они, и те, кто сменит их, должны находиться в палате круглосуточно. Если Петерса придется куда-то переместить, они будут сопровождать его, куда бы он ни отправился.

— Это можно устроить.

По моей просьбе один из санитаров сходил за спутником Рикори, дежурившим у палаты. Гангстер что-то шепнул ему, и тот удалился. Вскоре приехало двое других. Тем временем я объяснил ситуацию главврачу и управляющему больницей и добился разрешения на круглосуточную охрану пациента.

Приехавшие были хорошо одеты, благовоспитанны, сосредоточенны и настороженны. Холодный взгляд одного из телохранителей упал на Петерса.

— О господи… — пробормотал человек Рикори.

Палата была угловой, с двумя окнами. Одно выходило на проспект, другое — на боковую улочку. Кроме двери в коридор и окон, проемов в стенах больше не было. К палате прилегал санузел, там было только вентиляционное отверстие. Рикори и его люди обследовали комнату, держась, как я заметил, подальше от стекол. Гангстер спросил, можно ли выключить свет. Я заинтриговано кинул. Лампы погасли, и троица подошла к окнам. Открыв их, телохранители тщательно обследовали окружение. Палата располагалась на седьмом этаже, забраться сюда с улицы не представлялось возможным. Со стороны проспекта открывался вид на парк, с другой стороны возвышалась церковь.

— Установите наблюдение здесь. — Рикори указал на церковь. — Вы можете включить свет, доктор.

Он направился к выходу и остановился в дверном проеме.

— У меня много врагов, доктор Лоуэлл. Петерс был моей правой рукой. Если удар нанес кто-то из этих врагов, их целью было ослабить меня. Или у них просто не нашлось возможности нанести удар непосредственно мне. Я смотрю на Петерса, и впервые в жизни я, Рикори, в ужасе. Я не желаю стать следующей жертвой. И не желаю видеть этот ад!

Я хмыкнул. Да уж, Рикори очень верно описал то, о чем я думал.

В очередной раз застыв в дверном проеме, гангстер медлил.

— И еще кое-что. Если кто-то будет звонить и спрашивать о состоянии Петерса, пусть ответит один из моих людей или их сменщиков. Если кто-то придет лично, чтобы проверить, как он, позвольте ему войти. Если этот человек придет не один — впускайте их поодиночке. Если появится кто-то, кто назовет себя родственником Петерса, впустите его и позвольте моим людям его допросить.

Он пожал мне руку и наконец вышел в коридор. За порогом его ждали еще два телохранителя, столь же грозные, как и прежние. Один встал впереди, другой сзади, и троица двинулась к выходу. Я заметил, что Рикори перекрестился.

Закрыв дверь, я вернулся к постели больного и посмотрел на Петерса. Будь я верующим, я тоже, пожалуй, перекрестился бы. Выражение лица пациента изменилось. Ужас исчез из его взгляда. Петерс все еще смотрел и сквозь меня, и внутрь самого себя, но теперь я чувствовал в его взгляде злорадство. Он будто выжидал, и я невольно оглянулся, словно что-то кошмарное готово было наброситься на меня.