Колечко

— Покойный батюшка достал эту вещь во время французской революции. Кем, для кого и для чего была сделана эта копия — неизвестно! Покупку ее предложил один странный, непонятный человек, который жив до сих пор, бывает иногда в Москве и даже у меня: старик очень умный, образованный, с которым приятно побеседовать. Только никто не знает достоверно его происхождения и образа жизни. Он разъезжает по целой Европе, неизвестно по каким делам, и охотно исполняет различные препоручения в разных странах, не требуя за то никакой платы. Он не чиновник, не купец, не банкир, не картежный игрок, а так — путешественник из доброй воли…

— Как Странствующий Жид! — сказал граф.

— Именно! Он-таки жид, только крещеный. Зовут его Иван Адамович Шиц.

— Шиц! — воскликнул Гацфельд. Но в то же время граф Лейтмериц с изумлением произнес это имя и восклицание Густава не было замечено.

— Да, Шиц! — сказал князь. — Разве ты его знаешь?

— И очень. Шиц! графиня дю Барри! да знаешь ли ты, что тут есть ужасная тайна?

— Вот еще! Туалет стоит у меня около тридцати лет без тайн и ужасов!

— Я тебе говорю, что есть тайна; и если хочешь знать, то я не ошибся в моей догадке, и этого Шица почитают действительно за Странствующего Жида. Я имею на то доказательства.

— Что, что такое? — спросили невольным образом все.

— Я вам расскажу за обедом. Мне есть хочется, а не говорить.

Вот что рассказал граф Лейтмериц.

В последние кампании, этот Шиц весьма часто являлся в главных квартирах, и, как видно, имел доступ к главнокомандующим всех союзных держав. Что он был — чиновник, маркитант, может быть, лазутчик? Все это предполагали и никто не знал в точности. А люди достоверные гораздо справедливее говорили, что этот Шиц доставлял подробнейшие статистические и экономические сведения о странах, которые готовились занять. Это и немудрено; Европа известна Шицу, как свое поместье. В главной квартире и я с ним познакомился.

Во Франции квартировал я в одном шампаньском местечке, помнится, в Фебильйо, у старика-аббата Лемуана, человека словоохотного, большого агронома и пчеловода, который подружился со мною в первый день моего квартирования, так что на сон грядущий потребовал от меня братского лобзания. «Mon cher comte! Mon bon general!»[13] — этими словами приветствовал он меня за первым ужином. Я стоял у него уже два дня, как приехал к нам Шиц, не помню, за каким делом и к кому, только не ко мне. Но, узнав, что я тут, он меня навестил. Надобно было видеть моего аббата, когда Шиц вошел в комнату и я приветливо назвал его по имени! Лемуан вглядывался в него, надел очки, отступил шага два назад и с заметным страхом готовился уйти из комнаты, как Шиц его узнал, взял дружески за руку и назвал старинным знакомым. Аббат насилу мог говорить и дрожал всеми членами. Шиц шутил и был веселее обыкновенного. Наконец он уехал, и бледный аббат перекрестился, как будто освободясь от болезни.

— Что с вами? — спросил я.

— Ах, граф! Ах, любезный граф! Как вы знаете этого… этого Шица?

Я ему рассказал.

— Скажите, милый граф, католик ли вы?

Я усмехнулся и сказал, что я христианин.

— Если так, то убегайте этого… этого Шица.

— Ба! Почему бы так?

— Я вам открою тайну. Этот Шиц не другой кто, как Странствующий Жид.

— Что?.. Да, правда! Он крещеный жид, и странствует…

— Не то, не то! Это Неумирающий Жид, о котором известно по преданиям, что он восемнадцать столетий скитается по свету.

Я засмеялся и старался уверить аббата, что предание о Неумирающем Жиде есть не иное что, как олицетворение целого иудейского народа, рассеянного по лицу земли без отечества и скитающегося, подобно Каину.

— Я сам был такого мнения! — отвечал аббат. — Точно, я всегда это говорил. Но Шиц доказал мне противное. Сколько, вы думаете, ему лет?

— Лет пятьдесят!

— Я знаю достоверно, что он по крайней мере мне ровесник, а мне семьдесят два года.

— Что же? И то может быть!

— А с лица он не стареется. Я узнал его назад тому двадцать пять лет, и он был точно такой же, как теперь. Но это еще ничего! А вот обстоятельство, которого я сам был свидетелем и очевидцем. Слушайте и судите сами.