Колдунья

— О черноволосой фейри, ворующей котелки и яйца у наших арендаторов. О полуженщине-полуребенке, освежевавшей самку оленя, только что убитую моим двоюродным братом. Ему нужна была та олениха, и он бы напал на тебя, если бы знал, что ты человек. У наших коров меньше молока с тех пор, как ты начала выдаивать их. Ты построила это, — он стукнул по стене моего дома, — на нашей земле и в том месте, о котором никто, кроме нас, не знает, и теперь мы узнаём, что ты англичанка. — «Медведь» сказал: — Сассенах…

Тогда я увидела себя. Я увидела себя такой, какой видели меня они, — маленькое лохматое существо, живущее в шалаше из коровьих лепешек, а на крыше сушится рыба. Я подумала: «Что ответить?» Но что я могла? Я знала, что они сразу решили: «Ведьма». Можно соврать, но петли лжи все равно однажды распустятся, швы разойдутся, ложь распарывает себя, и в некотором смысле это очищение. В моей жизни было уже слишком много лжи.

— Я бежала от беды, — сказала я. — На север за спокойной жизнью. Чтобы построить здесь дом. — Я попыталась улыбнуться. — Не хотела никому причинить вреда.

Они смотрели на меня. Что-то ворчали на гэльском. Я ждала. Говорить с коровами было проще.

— Спокойная жизнь? Здесь?

— На юге мне жилось несладко. Там меня называли ведьмой, бросали в меня камни. — Я пожала плечами. — Мама отправила меня «на северо-запад», вот я и пришла сюда…

Самый высокий и седой «медведь» прорявкал несколько гэльских слов. Я решила, что старшие не знают английского, только рыжеволосый. Он говорил с другими через плечо, не спуская с меня глаз.

— Ведьма? У нас их тут и своих предостаточно.

Мы топтались на месте, как коровы.

— У тебя травы там? В твоем доме?

— Да.

— Лекарства?

Я кивнула.

Он подумал над этим немного. Посмотрел на облака. Поговорил на своем похожем на журчание воды языке с друзьями, а может, родственниками, те ответили что-то. Наконец таким тоном, словно я его утомила и у него есть более достойные собеседники, он сказал:

— Ты берешь слишком много молока — ты одна, а нас больше. И травы за яйца — нечестный обмен. Эти куры стары и несутся с каждой неделей все хуже.

Я согласилась. Сказала, что буду пить меньше молока, — просто сначала я была очень голодной.

Они повернулись, чтобы уйти. Но рыжеволосый спросил:

— Твое имя?

— Корраг.

— Как?

— Корраг.

— Твое полное имя?

— Просто Корраг. У меня нет другого имени, потому что у меня никогда не было отца.

Он задумался.

— Я Иэн Макдоналд, и у меня есть отец, он глава клана. Это наш арендатор из Ахтриэхтана, у него ты таскала яйца, а это старик Инверригэн — котелок его жены я вижу на твоем очаге. Впредь, сассенах, чтобы никакого воровства. Если ты и вправду хочешь спокойной жизни, мы больше не встретимся.

Они ушли.

Я подумала: «Макдоналд?» И все сжалось у меня в животе. Наверное, глаза мои стали похожи на круги, что идут по воде от брошенного камня, я поднялась на цыпочки и крикнула вслед им:

— А что это за место? Как оно называется?

И когда они уже почти скрылись из виду, Иэн Макдоналд, с бородой, похожей на лисий хвост, и проницательными глазами, закричал, обернувшись:

— Гленко, долина реки Кое! А твоя крыша не выдержит зиму.

Потом они совсем исчезли из виду. Все, что осталось, — это их следы и запах, присущий большинству из них, — а чем еще они могут пахнуть? Только мокрой шерстью, коровами, торфяным дымом и потом.

* * *

Это имя звучало в уханье совы. Ручей, сбегающий по склону недалеко от моей хижины, все время журчал: «Кое». Ветер, шелестящий в деревьях, и заяц, чешущий ухо задней лапой, — я услышала его как-то в сумерках среди берез, — все вокруг шептало: «Глен-Кое, Глен-Кое». И олень, стоящий на скале над моей хижиной, ревел: «Кое!» Его дыхание вырывалось паром.

Страх?

Нет. Я не чувствовала страха. Я очень хорошо знала, что такое страх, — это когда тебя хватает пьяный мужчина или когда ты узнаешь, что ноги твоей матери засеменили по воздуху, а потом повисли неподвижно. Но я не боялась Гленко.

Я говорила о ней своему очагу. Я шептала ему: «Глен-Кое».

Я слышала, как говорят «судьба». Я не люблю этого слова. Думаю, мы делаем собственный выбор. То, как мы проживаем свою жизнь, — это наше дело, и мы не можем полностью надеяться на сны и звезды. Но сны и звезды, наверное, все же могут вести нас. А голос сердца очень силен. Всегда.

Слушайте, вот мой совет. Если я не дам других, возьмите этот. В нем все, что я должна сказать о жизни и о том, как нужно ее прожить, ведь разве моя жизнь не подходит к концу? Голос вашего сердца — это настоящий голос. Легко пренебрегать им, потому что иногда он говорит не то, что нам хочется услышать, призывает рисковать тем, что мы имеем. Но что же это получается за жизнь, если не следовать голосу сердца? Это не настоящая жизнь. И человек, который проживает такую жизнь, — это не настоящий человек.

Просто я так думаю. Не многие думают так же.

Уже поздно, да?

Так темно, что вас почти не видно. Только белый парик и перо из гусиного крыла.