Колдунья

Так что любовь спасла Аласдера и других из клана. И он будет любить жену и сына. Он будет любить свою жизнь с ними, рассказывать им истории, приносить торф для очага и делать еще детей у этого очага, и как я могла возражать против этого? Я не могла возражать. Главное — он был жив. А я буду любить его всю жизнь.

Аласдер вздохнул. Я почувствовала, как его грудь поднялась и опустилась.

Он дотронулся губами до моей головы, поцеловал волосы.

Я улыбнулась. Наши пальцы переплелись, и наши кисти казались одной кистью.

Все мы полны волшебства — так и есть. Подлинное волшебство этого мира живет в нас, мистер Лесли. В наших движениях, в том, что мы говорим и слышим. Я научилась этому от второго сына двенадцатого главы в ту снежную ночь, когда люди их клана были жестоко перебиты в своей долине. Его отец умер, погибла его мать и другие горцы, а он пришел искать меня. Он держал меня за руку, и когда мы поцеловались, он выдохнул с несказанным облегчением, словно тысячу раз представлял себе этот поцелуй.

Прошло некоторое время, и я услышала топот копыт, я знала, чей это конь и кто спешит к нам по снегу.

Иэн выглядел уставшим. Он увидел брата, упал на колени.

— Спит, — сказала я. — Он очень сильно ранен в ногу.

Иэн дотронулся до лица брата:

— Мы должны идти, Аласдер! В долине солдаты, ищут нас с тобой. Мы должны уходить.

И они оставили меня одну. Иэн вынес Аласдера на дневной свет, такой белый, такой чистый, и втащил на лошадь. Они вдвоем сели верхом — брат с волосами цвета сухого папоротника и завернутый в старую оленью шкуру брат с волосами цвета мокрого папоротника. Иэн сел сзади, держа поводья в одной руке. Другой рукой прижимал к себе Аласдера.

Я видела его лицо. Синие глаза.

— Спасибо, — сказал Иэн.

Я кивнула. Рассовала все свои травы по его карманам, наполнила ими сумку:

— Заваривай их и прикладывай к ранам.

— Ага.

Он улыбнулся печальной, еле заметной улыбкой. Потом развернул лошадь и направил ее вперед.

Они покинули меня. Я смотрела, как они мчатся по крутым склонам лощины, за Трех Сестер, а потом скачут по гребню. Они скрылись из виду. Я еще немного постояла у хижины, глядя на рассветное небо, ореховое дерево и снег.

* * *

Потом я направилась в долину. Я бродила среди чернеющей травы, пустых коровников. Я брала за руки окостенелые тела, молилась за души и оплакивала погибших. Мягкий розовый свет заливал долину. Я посидела немного около каждого.

У тихонько тлеющего Карноха я нашла леди Гленко. Она лежала под моим плащом, холодная и мертвая, а все ее украшения исчезли. Я погладила ее по волосам и сказала, что ее мальчики спасены — оба сына.

Разрушенный дом заволокло дымом и пеплом. Я измазалась черным об обуглившееся дерево и обожгла руки о стены. Под камнями я увидела старый меч предводителя клана. Я достала его. Выволокла наружу и потащила за собой, чертя линию на земле. На берегу Лох-Левена я загадала желание. Всей душой, всем сердцем я пожелала, чтобы в долине больше не было таких ночей, чтобы ложь, или предательство, или кровь не приходили впредь. Чтобы мужчинам, женщинам и детям Гленко никогда не пришлось погибать такой смертью. Я страстно желала этого. И молилась.

Меч полетел в озеро.

«Людям свойственно прятать то, чего они боятся, — сказала Кора. — В земле или море». И я смотрела, как вода успокаивается, сомкнувшись над мечом.

Вот как это было.

Я сделала все, что могла, надеясь, что зло навсегда покинуло эти места. Одинокая снежинка опустилась с неба. Потом вторая, третья.

Пришли солдаты. Они окружили меня у кромки воды.

— Это та самая, что предупредила.

— Эта малявка?

— Да, она. Связать ее.

Как они узнали? Я думаю, от тех, кто уже мертв. Я думаю, они признались, прежде чем умереть. Я думаю, их спрашивали, держа клинок у горла:

— Кто сказал вам? Кто предупредил вас?

Потому что большая часть клана все-таки ушла и спаслась. Многие ложа были пусты, те, кто спал там, проснулись и убежали по холмам, подняв капюшон и зажав в руках ладошки детей. Они говорили:

— Уходите отсюда скорее! Не оглядывайтесь!

— Кто сказал вам? Кто?

— Сассенах…

Так что они знали. Ко мне подошел солдат со спокойными глазами, с кровью в приглаженных волосах. Процедил:

— Так это и есть английская ведьма?

Они заковали меня, надели кандалы на запястья. Они били меня, шипели «карга» и «грязная тварь», а невозмутимый солдат снял перчатку, посмотрел на свою руку и ткнул мне в лицо кулаком, разбив глаз. Я упала, чувствуя, что лицо заливает кровь. Когда я вновь посмотрела на солдата, он был красным.

Я не плакала.

Когда меня уводили, я обернулась. Я посмотрела назад на Гленко, выгоревшую дотла и объятую спокойствием, и высоко над деревьями увидела холм Сосок. Я взглянула на заснеженные высоты и сказала «прощайте».

Меня волокли много ночей. Я спала в кандалах на мокром песке, Они разговаривали об убийствах и о том, кого убили. О том, кто и как убивал. Я услышала имена.

— Сыновья?

— Я достал одного. Вонзил в него клинок — и глубоко вонзил. Но думаю, оба сбежали.

— Стайру это не понравится.