Колдунья

В хижине все еще тлел очаг. В моем маленьком домике витал мягкий травяной аромат и запах кур. Мне казалось, что я отсутствовала дольше, чем на самом деле.

Я повсюду разнесла травы в те последние дни. Я пошла в Ахнакон с лавандой, потому что леди, жившая там, очень любила ее запах. Под мелким снежком я принесла розмарин в Инверригэн — ведь он так хорошо очищает комнату, а я знала, что там много людей. Мальчик, который искал со мной мед, спал на полу с открытым ртом, а у стены общей комнаты выстроились мушкеты. Капитан, тот человек, которого звали Глен-Лайон, сидел за столом с сыновьями Инверригэна, они играли в карты. Его глаза были похожи на черные пуговицы. Он взглянул на меня, когда я вошла, но я не ответила на его взгляд. Вместо этого я вложила розмарин в ладонь хозяйки дома и шепотом рассказала ей, как его использовать. Она кивнула. Она выглядела старой и усталой, и когда я уходила от нее, то подумала: «Пусть все с тобой будет хорошо. Пусть воздух будет чистым. Пусть все будет хорошо».

Я принесла яйца в Ахтриэхтан. Жена старика взяла их в руки, кивнула и провела меня в тепло комнаты. Я пришла не за этим. Я пришла не за едой, а чтобы принести ее, потому что знала, что они зарезали последних кур для этих людей, а у Ахтриэхтана старые кости. Но она подтолкнула меня к огню, поцеловала, сказала:

— Ешь!

Я насчитала там семерых солдат. Ахтриэхтан вытащил волынку изо рта и похлопал меня по плечу:

— Сассенах!

От него пахло овсом. Я помню это.

Он читал стихи у огня, и мне было не важно, что в них лишь гэльские слова. Я чувствовала, что понимаю их. Я знала достаточно. Я чувствовала достаточно.

Я оставила пригоршню торфа у дома Иэна. Это был небольшой дар, малая кроха, а малые крохи иногда помогают больше, чем нам кажется.

На некоторое время я успокоилась. Я смотрела на большой белый пустой Раннох-Мур и думала: «Да. Все хорошо». Я находила утешение в немудреных занятиях — доила коз, гладила их, любовалась простой красотой коротких зимних дней. Олени оставляли следы. Орлиное перо лежало на снегу, я подняла его и взяла себе.

«Они родня Сары…»

Я знала это. И я видела их лица, слышала их кашель.

Но все-таки, несмотря на все это, в темные тихие ночи на сердце у меня было неспокойно. Мне все равно не нравилось, что солдаты пришли в долину. Я не хотела осуждать их и старалась любить все живые существа, пока они не причинили мне вреда, потому что горечь обиды — это грустно и больно. Но чтобы накормить солдат, клан заколол животных, которых надеялся сохранить до следующего года, и сжег слишком много топлива.

Мне не нравились красные пятна мундиров на снегу.

Но мне нравились Макдоналды. И я дарила им подарки в их последние дни.

Мать-и-мачеху. Торф. Яйцо.

Вы должны знать еще кое-что, сэр. Еще кое-что.

Это произошло поздно, в самом конце дня. Глубокий снег был покрыт настом, он мерцал в уходящем свете. Словно чьи-то глаза, подумала я. Я собирала водоросли на берегу Лох-Левена, рассовывала по карманам ракушки и морских черенков[26] — из юбки я сделала корзину, куда и складывала добычу. Надо мной кружили чайки. Я остановилась и залюбовалась горами, чернеющими на фоне неба, и озером, светящимся серебром. Эйлин-Мунде спал, и я думала о похороненных там людях. Меня наполнял покой.

Я повернула домой под зимним небом.

Каждое окно, мимо которого я проходила, освещали свечи. В воздухе витал запах дыма и пота. Лошади солдат встряхивались в коровниках.

Я брела в мокрых юбках, слушала, как бряцают ракушки в карманах, и глядела на хрупкие снежинки, парящие в воздухе. Я думала о Коре. Представляла, как она рожала меня в такую погоду — как она, должно быть, потела и шипела, и слышала пение в церкви, и сама орала так, что сорвала голос. Я родилась. И она опустила на меня взгляд и произнесла слово «ведьма» раньше, чем мое настоящее имя.

И когда я шла, приподняв юбки, наполненные ракушками, я услышала голос. Это был не голос Коры. Я проходила мимо лесов Карноха рядом с изгибом реки. Дневной свет почти угас, но ферма Инверригэн высоко на склоне холма светилась, там звучали солдатские песни. Я остановилась. Прислушалась. Этот голос шел оттуда? Но он послышался вновь — гораздо ближе.

«Это здесь. Слева от меня».

Я стояла очень неподвижно. Ждала.

Вот опять. Едва различимый мужской голос напевал что-то, и он был так слаб, что я подумала: вдруг это душа мертвого человека, ведь я слышала, души могут шептать.

Совсем рядом раздался треск, потом плеск воды, словно кто-то оступился и провалился ногой в Кое. Я услышала проклятие. Потом кто-то икнул. Лоулендский голос.

«Да нет, это не блуждающая душа, а просто человек».

И я подумала: «Иди, Корраг. Ступай домой».

Но когда я еще немного подтянула юбки и направилась к хижине, он окликнул меня. Он услышал треск под моей ногой и спросил:

— Кто там? Кто там в темноте?

Он говорил жалобно, как ребенок. Он продирался сквозь кусты, я слышала, как с деревьев падает снег. Я стояла неподвижно, молчала. Немного испуганная, сдерживая дыхание.