Колдунья

— Успокойся, мой воробышек. Если даже и волки, что с того? Здесь они не тронут тебя, у нас толстые стены, правда?

— Да, и теперь здесь мое место, — удовлетворенно отвечала девочка.

«А теперь у меня нет своего места, и мне снова холодно», — подумала Элис.

Она сидела на ступеньке возле кухни, глубоко запрятав руки в рукава и повернув лицо к бледно-золотистому диску зимнего солнца. Все дамы были в замке, они мило болтали и смеялись в теплой галерее. Для пущего веселья Мора спела непристойную песенку, и Кэтрин громко хохотала, положив ладонь на вздувшийся живот.

Дрожа от злости и раздражения, Элис убежала от них под тем предлогом, что ей надо собрать травы на грядках. По ночам у старого лорда начался кашель, он очень уставал от него, и Элис решила лечить его лавандой. Головки лаванды оказались чахлыми и замерзшими, надо было собирать их летом, когда они еще были свежими, сочными и душистыми.

— Ими пренебрегли, про них забыли, и теперь они завяли и замерзли, — сказала Элис, перебирая горсть сухих комочков у себя на коленях. — О боже, Хьюго…

Разрываясь между требованиями Кэтрин, которая постоянно хотела видеть ее рядом, и нуждами старого лорда, то слабеющего, то снова приходящего в себя, Элис всегда была чем-то занята, у нее не было ни минутки одиночества. Все эти долгие недели, когда не переставая шел снег, таял и снова падал, Элис безучастно сидела то возле камина в галерее, то возле узкой бойницы у старого лорда, то дрожала от холода в саду.

— Что тебя беспокоит, Элис, уж не заболела ли ты? — озаботился его светлость.

Карлик Дэвид, прищурившись, заглянул ей в лицо и злобно ухмыльнулся.

— Заболела? Разве знахарка может заболеть? Или она плохая, глупая знахарка? Травница с высохшими мозгами? Кто ты, Элис? Сухая тыква, в которой гремят сухие зерна?

Одна только Мора в темной комнате, где ночами они делили кровать, попала своим грязным пальцем прямо в болевую точку.

— Что, все страдаешь по нему, так, что ли? — резко спросила она. — Горит все внутри?

Хьюго в эти дни был занят и едва замечал Элис. Он отправлял письма одно за другим — в Лондон, в Бристоль, в Ньюкасл — и ругался как солдат, если задерживалась их доставка или ответ. Также он руководил разборкой фундамента аббатства. Рабочие возили на санях огромные камни и складывали в кучу там, где Хьюго собирался строить новый дом.

— Это будет не замок, — объяснял он супруге. — Это будет нормальный дом. Современный, в стиле Тюдоров. Дом для долгой, мирной жизни.

Он с упоением описывал планировку здания: вместо узких бойниц — настоящие окна, в каждой комнате свой камин с отдельной дымовой трубой. Он сразу заставил бы людей копать котлован под фундамент, но земля так замерзла, что в нее невозможно было загнать даже острый нож. Так что пока Хьюго прикидывал размеры, делал чертежи, показывал их Дэвиду, спорил с ним о том, где делать кухню и пекарню, сколько нужно комнат и какой должен быть фасад. Когда в ранние зимние сумерки он появлялся в замке, дамы трепетали от волнения, как куры в курятнике при приближении лисицы. Хьюго оглядывал их темными смеющимися глазами, на несколько минут уводил ту, которая приглянулась, в какой-нибудь темный коридор и получал там грубое удовольствие.

Элис заметила, что Хьюго редко пользовал одну и ту же даму два раза подряд. Он никогда нарочно не обижал их, не устраивал с ними диких и жестоких игр, как с женой. Просто удовлетворял похоть и сразу отпускал.

И дамы обожали его за это. Элис часто слышала, как они весело обменивались по этому поводу впечатлениями.

— Он такой проказник!

— Вылитый старый лорд в молодости!

— Настоящий мужчина!

Однажды он и к Элис так же протянул руку и с насмешливой улыбкой приподнял черную бровь. Девушка посмотрела сквозь него ничего не выражающим взглядом, он коротко хохотнул и сразу отвернулся. Принял ее отказ так же просто, как и приглашение. Элис слышала, как он что-то насвистывал, сбегая вниз по лестнице. Она уже не волновала ему кровь — у него и без того было много развлечений. Он больше не навещал ее, когда Кэтрин спала, а Элис больше и не ждала этого. В игре с ним она рискнула поставить на кон свою страсть, но проиграла, и страсть куда-то исчезла.

Осталась лишь надоедливая, мучительная уверенность в том, что Хьюго нужен ей, эта уверенность коренилась где-то гораздо глубже, чем страсть. Элис проверила их чувство на прочность, и чувство не выдержало. Хьюго с легкостью от нее отказался, и она поняла: ее власти и над любимым мужчиной, и над всем миром пришел конец. Ее сила куда-то утекла, пропала — так мрачным зимним вечером бледный закат едва померцает на тусклой линии горизонта — и его нет.

Однажды, когда она поднесла руку к груди старого лорда, кристалл на тесемке остался на месте, даже не шевельнулся.

— Ты потеряла силу, Элис? — прямо спросил милорд; его глаза широко и настороженно раскрылись, словно у встревоженного филина.

— Думаю, да, милорд, — подтвердила она, похолодев до самых костей. — Не могу получить желаемое, а не хотеть не умею. Все валится из рук, ни до чего нет дела. А теперь, судя по всему, еще и дар пропал.