Колдун в Октябре

После сами собой стали возгораться вещи – старая шинель, перина, газеты… Драные тапки – и те сгорели!

А раскладушка так вообще расплавилась, хорошо хоть, что не под майором, когда он спал: алюминиевые трубки растеклись по полу серебристыми лужицами… Майор выкинул алюминиевые блины из окна и немедленно о том забыл – да и какая память у алкоголика! Только иногда, когда спать ложился, искал раскладушку и, не находя, очень обижался на бывших друзей-алкоголиков. Уверен был, что они ту раскладушку украли. Чтобы сдать её в приёмный пункт металлолома, на бутылку заработать.

Однажды майор вспомнил об истории с «чёрной вдовой», но верить в неё всё одно не захотел, куда как проще было найти врагов реальных, чем мистических: купил за недорого у соседа старую тульскую двустволку, к ней патроны с картечью, и всю ночь караулил у окна. Разумеется, никого не поймал, а поутру вновь выгонял ледяную воду из дома веником.

Через неделю на стенах дома, в комнатах, стали появляться надписи. Разумеется ругательные, матерные, выполненные сажей. Майор прямо-таки извёлся, пытаясь найти автора тех посланий; однако ничего у него не поучилось, надписи возникали сами по себе. Майор самолично наблюдал, как невидимая рука чертит те слова – пальнул из ружья в стену пару раз для острастки, но ничего не изменилось: надписи как появлялись, так и продолжали появляться.

В полночь. Обязательно.

…Разумеется, никто в дачном посёлке рассказам майора о ночных происшествиях не верил, хотя и поминали бывшую «чёрную вдову» недобрым словом; очень скоро майор приобрёл неважную репутацию местного алкоголика-сумасшедшего. Русский народ быстр на диагнозы…

В общем, вскоре майор запил – по сравнению с предыдущими выпивками нынешнее его состояние было промежуточным между «никаким» и «мёртвым»: страшно запил! Чтобы ни воды на полу, ни огня в комнатах, ни надписей на стенах не видеть; возможно, именно в тот момент ему пригодился бы какой толковый психиатр, или поверивший в его проблемы друг. Однако ни того, ни другого у майора не было.

А был лишь буйный полтергейст и «палёная», гнусная до судорог водка.

– Прям Стивен Кинг какой-то, – пробормотал Егор, наливая в стаканчик. – Тебе, Жора, рассказы ужасов писать надо, очень бы прославился! Талант, ей-ей, – и выпил, уже не закусывая, нюхнул только колбасу – есть не хотелось.

– Возможно, – корректно согласился Жора, – может быть. В другой жизни…

Короче говоря, майор допился до осознания своей полной никчемности. И решил покончить с собой – многие и многие после водочных заплывов находят подобное решение. Слишком многие!

Но, как оказалось, сделать это было не просто…

Во всяком случае здесь, в проклятом чёрной магией доме.

Намыленная верёвка, надёжное российское средство с хваткой петлёй, расползлась у майора в руках, словно обработанная не мылом, а кислотой; нож погнулся прежде, чем майор ударил им себя в грудь. Ружьё дало осечку, и ещё раз осечку, и ещё… Считать осечки майор бросил после того как ствол ружья сам по себе изогнулся, завязавшись узлом.

Безопасные бритвы оказались воистину безопасными – порезать ими вены можно было с тем же успехом, что и картофельными очистками. То есть никак.

Стены, об которые майор бился головой, неожиданно становились мягкими, словно ватными – как в сумасшедшем доме. В палате для буйных.

Два дня майор решал с собой. И ничего у него не получилось.

Даже садовые ядохимикаты не помогли – да и то, какой яд в обычном меле, в который те химикаты превращались…

На третий день майор бросил попытки самоубийства: вышел во двор, трезвый, совсем седой, и…

– И что? – заинтересовался Егор, с неохотой откусывая от бутерброда. – Жуть какая!

– Поскользнулся на ступеньках крыльца. – Жора невидимо усмехнулся в темноте, голос выдал. – Упал и сломал себе шею. Умер мгновенно.

– Эх, как бывает-то, – Егор прожевал колбасу, запил съеденное водкой, – впрочем, чего хотел, то и получил. Помер, ага. Понятно.

– Именно что помер, – непонятно чему развеселился Жора. – Причём своей, обычной смертью помер! Не самоубился, заметь, а погиб… Это, брат, большая разница, уж поверь. Одно дело – на себя руки наложить, и совсем другое – если вот так… на лестнице. Нечаянно. Естественным образом.

– А какая, блин, разница? – Егор отхлебнул из горлышка: водка успела остыть и неприятных впечатлений уже не вызывала. Как и подсохшие бутерброды.

– Есть разница, – тихо ответил Жора. – Поверь, есть. Умерший обычным случаем может обрести себя там, после… осознать себя может. А вот самоубийца – никогда. Распыляется он, что ли… ну, в общем, перестаёт существовать, навсегда. Без вариантов самоосознания и перерождения.

– И причём тогда здесь вдовий полтергейст? – Егор зевнул, прикрыв бутербродом рот. – Типа, он же должен был того майора в могилу свести, а всё с точностью до наоборот получилось! Спасал он его, явно спасал! Убиться не давал. Почему?