Читаем Колдун. Трилогия полностью

– Вот, Аред-батюшка, Захар Семясейный, всех волков окрест Коломны повывел, а как стар стал, кадомить пошел по миру. Где лесом, где полем, на селищах работы спрашивает. Бобыль, ныне вольный от боярской дворни, но теперь без кола без двора. Просится к тебе в услужение, как только прознал, что ты волка побивать идешь.

– А здесь-то он откуда взялся?

– У купчишек на стругах, в подмогу на веслах работал. Рука у Захара крепкая, он славен тем, что всюду с булавой каменной промысел ведет. Ему что волк, что лось, что куница, что лиходей – всех булавой бьет.

– На охоту возьмем, что за дело, а коль покажет себя, так и определим, куда пожелает.

– Мне, батюшка, велика охота подсобить тебе в добром деле, – сказал сам Захар, чуть поклонившись и запихивая шапку за пояс. – Люди разное про тебя говорят, а я всему не верю. Никому не верю. Брешете, отвечаю, что говорите, не ведаете! Вот мне и должно самому поглядать и после за слово ответить, потому как моему слову и любой кормчий, и конюх, и купцы с приказчиками верят! Мое слово покрепче, чем моя булава!

– Я от своей стороны никого не гоню, Захар. Хочешь остаться, милости просим, в крепости всегда дело найдется. Будешь бездельник – впроголодь жить станешь. Найдешь себе дело, так и бед знать не будешь. Вон, у меня и курная уголь жжет, и кузня, и стекольный завод, и стены уж в четверть возвели.

– В моих краях так разумеют: кузнец – это тот, что железо мнет да соху кует. Оружейник – тот, кто соху мнет да мечи кует, ну а тот, кто мечи мнет да оковы кует, тот у нас коварем зовется.

– Это ты к чему, Захар Семясейный? Не хочешь ли сказать, что я силой на своей крепости народ неволю?!

– Большое лихо ходит тихо, – ответил Захар уклончиво, разглядывая опустевшим, безразличным взглядом крыльцо моего дома.

– Мало тебе, Захар, что батюшку Аредом ославили на всю Мещеру, так ты ему еще в слове дерзком посмел сказать, что мастер он хоть и видный, а все одно коварь! – вступился за меня Еремей, повысив голос на старого охотника.

– Смотрел я мастеров твоих да кузла. Не кузнеца та работа, не оружейник навострял, то коварь свое дело правит! Слово мое верное, слово мое крепкое! Вон, как булава моя каменная.

– Ну, довольно! – возмутился я, теряя терпение и отходя чуть в сторону. – Шепни Науму на ушко, Еремей, чтоб приглядел за этим юродивым. Станет помехой, так пусть гонят взашей. Он с головой давно и сильно в раздоре, как я погляжу, а случись что, так и смуту мне тут подымет. Ну уж дудки, обойдемся без провокаторов.

– У Захара волки всю семью вырезали, – пояснил Еремей, как продажный адвокат, вставая то на мою сторону, то на сторону собеседника. – Детей малых, жену любимую, отца с матерью. Говорят, он, как домой воротился, да такое увидал, мрачней тучи стал, онемел, осерчал, стал всех волков побивать. Ты его, батюшка, не слушай, он коварей с той поры не жалует, как в полоне казарском побывал. Купцы коломенские его в тех краях признали да выкупили. Вот ему и чудится, что всяк кузнец – коварь.

– Много я слышал всяких баек про кузнецов. Сам рассказать могу – заслушаешься. И как нас только не называли, и что нам только не приписывали, но вот «коварь» – я и слово такое впервые слышу. Знаю, есть края, где говорят «коваль», окрест Киева да того же Чернигова.

– Коварь и есть, – встряла в разговор бабка Авдотья. – Помню я твою работу, когда ты Матфеюшку, медведицей подранного, ниткой да иглой штопал, все бормотал, все шептал… То не Аредов гиблый промысел. Так ковари людей правят!

– Ты, Авдотья, ведьма старая, тоже туда же! А помер бы твой разлюбезный Матфеюшка, чтоб ты мне тогда сказала?

– У Ареда бы помер, а вот у коваря сберегся! – Бабка кратко ответила на мой вопрос, продолжая невнятные рассуждения, словно ни к кому конкретно не обращаясь, сплетничала с невидимым собеседником, ссутулившись и пришепетывая: – За Перустом бывала, сама видала, варяги на Этиль ходили, коваря с собой водили. Кто им слово поперек скажет, они того рыть да в цепи крепкие. А когда кто из варягов занеможет, опять же коваря звали. Вставали к берегу, а коварь горно жжет, иву режет, ворожит, да все хвори-беды, в путы крепкие перековывает.

– Выходит, бабка, что для варягов тот коварь хорош был…

– Истинно ведаю, что так и было, за того коваря мордовский хадот Мерма серебра сто гривен давал, да дочь варяжскому воеводе сватал, да соли, да меда…

– Ну и что, сторговались они с варягами?

– А я, балда старая, и не заприметила, что не Аред вовсе наш батюшка, а тот варяжский коварь, как есть.

Разговор не получался. Старуха через раз теряла связь с реальным миром и погружалась куда-то в глубины подсознания: надо думать, вела открытую беседу с духами предков, разве что в бубен не колотила. Я словно и не существовал вовсе или присутствовал там как сторонний, неодушевленный предмет. Хотя для здешних людей неодушевленных предметов вовсе не существовало.

Перейти на страницу:

Похожие книги