Колдун и Сыскарь

Чтец закрывает книгу, выбрасывает в их направлении длинную, невероятно длинную руку с кривым многосуставчатым пальцем на конце. Рука продолжает удлиняться прямо на глазах, жуткий палец уже почти касается лба отца Николая, который застыл недвижно на месте, и тут Симай делает полшага вперёд выхватывает из ножен саблю и наносит удар. Со свистящим шелестом дамасская сталь рассекает воздух. Отрубленный палец летит на пол. Хлещет чёрная кровь…

…Отец Николай вздымает в руке тяжёлый серебряный крест, громко выкрикивая слова молитвы. От креста волнами расходится яркий белый свет. Кто-то визжит. Корчится на грязном полу горбатая старуха, от её лохмотий поднимается дым. Пёсьеголовый прыгает вперёд повисает на руке отца Николая, старается дотянуться до креста. Сыскарь выхватывает «Грач», стреляет. Попал. Пёсьеголовый отваливается, с жалобным воем падает на пол…

…Колдун Григорий выкрикивает заклинание. Горбатая старуха поднимается с пола, идёт на них, скрючив пальцы. Из морщинистого рта капает слюна. За ней теснятся её товарки. Обнажённые молодые ведьмы с визгом и хохотом взлетают в воздух…

…Они дерутся спина к спине. Нестерпимо жарко. Отец Николай действует крестом, словно штык-ножом и кастетом одновременно. Удар — и скелет рассыпается. Ещё удар, и во лбу старой ведьмы дымится дыра. Ведьма тонко, словно ребёнок, всхлипывает, отступает, прикрывая голову руками. Симай отмахивается саблей. Пока удачно. Сыскарь меняет обойму и стреляет, стреляет, стреляет. Пули рвут в клочья обнажённые тела молодых ведьм, впиваются в голову и грудь козлоногого, пробивают толстый белый живот гигантской жабы, и оттуда по церкви мгновенно распространяется жуткая вонь. Он ловит на мушку колдуна, но тот обхватывает Светлану сзади и прикрывается ею, как щитом. Андрей медлит, ведёт стволом, ловит удобный момент…

— Они погибнут, Баро, — сказала Лила. — У них и против одного Григория никаких шансов. А уж если с колдуном Бафомет… Сам понимаешь.

— Как это — погибнут? — вскочила на ноги Ирина. — О чём вы говорите?

— Молчи, — повелительно бросила Лила. — Не мешай. Ну, Баро, тебе решать.

— Что я могу решить? — пожимает тот плечами. — Он сильнее. Нас не пригласили играть и петь на этой свадьбе, ты не забыла? Нам приказали. И мы пришли.

— Где наша гордость? Из-за него мы скитаемся триста лет по земле. И теперь должны играть на его свадьбе?

— Не рви мне сердце, которого и так нет. Как мы могли не прийти? Он наложил заклятье, я ничего не мог сделать. И сейчас не могу.

— Это неправда.

— Чего ты хочешь?

Они молча смотрят друг на друга. Старый седоголовый и седоусый цыган и молодая белозубая цыганка с глазами, как чёрное пламя.

— Я хочу, чтобы ты вызвал Последнего. Пусть остановит это.

— Ты сошла с ума, женщина.

— Я не могу сойти с ума, я мёртвая. Кто отпоёт нас, Баро, подумай, если они погибнут? С ними как раз священник.

— Один раз они нас уже обманули.

— Не обманули. Просто не смоги вовремя сдержать слово. Теперь сдержат.

— Тебе так дорог этот кэрдо мулеса?

— Я хочу, чтобы он жил. Такой ответ тебя устроит?

Баро сидел, опустив седую голову. Молчал.

— Это наш единственный шанс обрести покой, — сказала Лила. — Ты это знаешь. Мы все устали, триста лет — не шутка. А за Последнего я отвечу перед кем надо, не беспокойся.