Колдун и кристалл

— Нет, я говорю тебе. Джонас обозвал мою мать грязным словом. Ты думаешь, я не поехал бы с тобой, чтобы отомстить, если б не считал, что Роланд прав? Что именно этого и добивается Джонас? Хочет, чтобы мы забыли о благоразумии и, не думая о последствиях, выскочили из-за Укрепления.

— Все это правильно, но и неверно тоже, — ответил Катберт. Однако кулаки его медленно разжались. — Ты этого не видишь, а у меня нет слов, чтобы объяснить. Если я скажу, что Сюзан отравила колодец нашего ка-тета, ты ответишь, что я ревную. Однако я думаю, что отравила, возможно, сама о том не ведая. Она отравила его мозг и открыла дверь в ад. Роланд чувствует идущий из двери жар, но думает, что это его чувства к ней… но мы должны это изменить, Эл. Должны найти способ это изменить. Ради него, ради нас и наших отцов.

— Ты полагаешь ее нашим врагом?

— Нет! С врагом-то справиться проще. — Он глубоко вдохнул, выдохнул, второй раз, третий. С каждым выдохом он становился спокойнее, все более похожим на самого себя. — Не важно. Сейчас ничего больше я сказать не могу. Твой совет хорош… Проедусь. Вернусь не скоро.

Берт шагнул к лошади, потом повернулся:

— Скажи ему, что он неправ. Скажи ему, что он прав насчет выжидания, да только причины, из которых он исходит, не те, а потому в целом он не прав. — Катберт помялся. — Скажи ему насчет двери в ад. Скажи, что в этом проявилось мое шестое чувство. Скажешь ему?

— Да. Держись подальше от Джонаса, Берт.

Катберт уселся в седло.

— Я ничего не обещаю.

— Ты не мужчина. — В голосе Алена слышалась печаль, он чуть не плакал. — Мы все не мужчины.

— В этом тебе лучше бы ошибиться, — ответил Катберт, — потому что нас ждет мужская работа.

Развернул лошадь и ускакал галопом.

10

Ускакал он далеко, по Прибрежной дороге, поначалу стараясь ни о чем не думать. На собственном опыте он убедился, что в голову иной раз забредают интересные мысли, безо всяких усилий с его стороны: лишь бы дверь оставалась открытой. Зачастую полезные мысли.

Но в этот день такого не случилось. Сбитый с толку, несчастный, понятия не имея, что предпринять, на чем остановиться, Берт повернул к Хэмбри. Из конца в конец проехал Главную улицу, голосом или взмахом руки приветствуя тех, кто приветствовал его. Они встретили здесь много хороших людей. Некоторых он считал друзьями, чувствуя, что простой люд Хэмбри принял их за своих, молодых людей, уехавших так далеко от дома и семьи. И чем ближе знакомился Берт с простыми людьми, тем больше крепло его убеждение в том, что они не принимают никакого участия в заговоре Раймера и Джонаса. Не потому ли Благодетель и выбрал Хэмбри для осуществления своих черных замыслов, что горожане, действительно верные Альянсу, как стеной прикрывали грязные игры канцлера и его людей?

На улице толпился народ. Фермеры бойко распродавали свой товар, покупатели осаждали лотки, дети смеялись на кукольном представлении «Питч и Джилли» (сейчас Джилли гоняла бедолагу Питча метлой), город прихорашивался ко дню Ярмарки. Однако приближение Ярмарки Катберта нисколько не радовало. Только потому, что Ярмарку эту он встречал не в Гилеаде? Возможно… но скорее из-за той тяжести, что легла на ум и сердце. Нет, в таком настроении встречать Ярмарку решительно не хотелось.

Он выехал из города, океан остался далеко позади, солнце светило в лицо, тень становилась все длиннее. Катберт уже подумывал над тем, чтобы свернуть с Великого Тракта и через Спуск направиться к «Полосе К». Но прежде чем перешел от мыслей к делу, увидел впереди своего закадычного друга Шими, ведущего за собой мула. Шел Шими, опустив голову с поникшими плечами, в надвинутом на лоб розовом сомбреро, в запылившихся сапогах. Катберту показалось, что идет он аж с края земли.

— Шими! — воскликнул Катберт, предвкушая широкую ответную улыбку юноши. — Длинных тебе дней и приятных ночей! Как…

Шими поднял голову, и как только из-под кромки сомбреро появилось его лицо, Катберт замолчал. Потому что на лице юноши читался не страх — ужас. Щеки побледнели, глаза ввалились, губы дрожали.

11

Будь на то его желание, Шими добрался бы до дома Дельгадо двумя часами раньше, но он плелся со скоростью черепахи, лежащее за пазухой письмо так и придавливало его к земле. Ужасное, ужасное письмо. Он не мог даже думать о нем, потому что боги обделили его разумом, но знал, что письмо принесет много горя.

Катберт молнией соскочил с лошади, подбежал к Шими, положил руки ему на плечи.

— Что не так? Расскажи своему верному другу. Он не будет смеяться, даже не улыбнется.

Услышав добрый голос Артура Хита, увидев его озабоченное лицо, Шими расплакался. Приказание Риа никому ничего не говорить вылетело у него из головы. Глотая слезы, он рассказал обо всем, что пришлось ему пережить в этот день. Дважды Катберту пришлось просить его не торопиться, чуть успокоиться, и когда Берт, обняв Шими, увел его в тень дерева, где они и присели, юношу наконец-то покинул страх. Катберт слушал со всевозрастающей тревогой. Закончив печальное повествование, Шими достал из-за пазухи конверт.