Зато пугала таращились на Сюзан с каждого крыльца. И девушка вздрагивала от взглядов их белесых глаз.
И в «Приюте» атмосфера изменилась. У коновязи хватало лошадей (еще больше стояли у продовольственного магазина на противоположной стороне улицы), свет горел во всех окнах, салун напоминал огромный корабль, плывущий в темном море, но только не слышалось ни громких криков, ни развеселой музыки: пианино Шеба молчало.
Она без труда представила себе, что происходит внутри: сотня мужчин, может, и больше, просто стоят и пьют. Не разговаривают, не смеются, не бросают кости в «Аллее Сатаны», реагируя на результат радостными воплями или горестными стонами. Шлюх не хлопают по заду, никому не нужны ярмарочные поцелуи, ссоры не начинаются резким словом и не заканчиваются крепким ударом кулака. Мужчины просто пьют в трех сотнях ярдов от того места, где томятся за решеткой ее возлюбленный и его друзья. В этот вечер мужчины не собираются делать ничего другого, только пить. И если ей повезет… если в последний момент она не струсит и ей повезет…
Когда она остановила Пилона у дверей салуна, от стены отделилась тень. Сюзан замерла, но туг же разглядела в оранжевом свете луны лицо Шими. Расслабилась, даже засмеялась. Он состоял в ее ка-тете, она знала, что состоял. Так стоило ли удивляться тому, что он тоже об этом знал?
— Сюзан, — прошептал Шими, снимая сомбреро и прижимая его к груди. — Я тебя ждал.
— Почему? — спросила она.
— Потому что знал, что ты придешь. — Через плечо он глянул на «Приют», сверкающий ярко освещенными окнами. — Мы пойдем освобождать Артура и остальных, да?
— Хотелось бы освободить.
— Мы должны. Эти люди, что в салуне, ничего не говорят, но все ясно без слов. Я знаю, Сюзан, дочь Пата, я все знаю. Она в этом не сомневалась.
— Корал в салуне?
Шими покачал головой.
— Поехала в Дом-на-Набережной. Сказала Стенли, что будет готовить тела к послезавтрашним похоронам, но я не думаю, что она будет здесь на похоронах. Большие охотники за гробами уезжают, и она уедет с ними.
— Шими поднял руку, вытер текущие из глаз слезы.
— Твой мул, Шими…
— Оседлан и готов к дороге.
Рот, Сюзан изумленно открылся.
— Как ты узнал…
— Точно так же, как знал о том, что ты придешь сюда, сэй Сюзан. Просто знал. — Он пожал плечами. — Капи за углом. Я привязал его к водяной колонке.
— Это хорошо. — Она порылась в седельной суме, в которую положила маленькие петарды. — Вот. Возьми их. Спички у тебя есть?
— Ага. — Шими ни о чем не спросил, просто засунул петарды в нагрудный карман.
Но тут Сюзан, которая никогда не бывала в салуне, задала ему еще один вопрос:
— Шими, что они делают со своими пальто, шляпами, пончо, когда входят в зал? Они же должны их снять, от выпивки становится жарко.
— Да. Они кладут их на длинный стол у двери. Когда приходит время расходиться, некоторые не могут поделить пончо и начинается драка.
Она кивнула, быстро прикидывая, как использовать полученные сведения. Шими стоял перед ней, прижав сомбреро к груди. Он мог только исполнять принятые решения, сам же ничего придумать не мог… Наконец она вскинула голову.
— Шими, если ты мне поможешь, тебе придется покинуть Хэмбри… покинуть Меджис… покинуть Внешнюю Дугу. Ты поедешь с нами, если мы сумеем вырваться. Ты должен это понимать. Понимаешь?
Она видела, что Шими все понял, губы его разошлись в широкой улыбке.
— Да, Сюзан! Поеду с тобой, и Уиллом Диаборном, и Ричардом Стокуортом, и моим лучшим другом мистером Артуром Хитом! Поеду в Привходящий мир! Мы увидим дома, и статуи, и женщин в красивых платьях, похожих на сказочных принцесс, и…
— Если мы попадемся, нас убьют.
Он перестал улыбаться, но из глаз не потекли слезы.
— Да, убьют, если попадемся, это точно.
— И ты все равно мне поможешь?
— Капи под седлом, — повторил он. Сюзан решила, что ответ более чем ясный. Она взялась за руку Шими, прижимающую сомбреро к груди, наклонилась, схватившись второй рукой за переднюю луку седла, и поцеловала юношу в щеку.
Он улыбнулся.
— Мы сделаем все, что в наших силах, не так ли? — спросила она Шими.
— Да, Сюзан, дочь Пата. Для наших друзей мы сделаем все. Приложим все силы.
— А теперь слушай, Шими. Слушай внимательно.
Она говорила.
Шими слушал.
Двадцать минут спустя, когда раздувшаяся оранжевая луна с трудом, словно беременная женщина, идущая в гору, всплыла над городом, по Холмовой улице одинокий скотовод вел за собой мула, направляясь к Управлению шерифа. Эта часть Холмовой улицы утонула в темноте. Одинокий фонарь горел у «Зеленого сердца», но парк (обычно шумный, веселый, ярко освещенный накануне ярмарки Жатвы) практически пустовал. Работали лишь предсказатели судьбы. В этот вечер никому не обещали светлого будущего, но желающие узнать его все равно приходили. Такова уж человеческая природа.
Толстое широкое пончо скрывало фигуру скотовода: будь у него женская грудь, она осталась бы незамеченной. Сомбреро с широченными полями не позволяло увидеть лица. Будь оно женским, никто бы этого не углядел. Насвистывал скотовод мелодию «Беззаботной любви».