Колдун и кристалл

Новое платье, естественно, еще не закончили: хватало других дел. Мария с рук на руки передала Сюзан плосколицой Кончетте Моргенштерн, главной портнихе, которая без лишних слов увела ее в примерочную на первом этаже: если бы непроизнесенные слова оборачивались золотом, думала Сюзан, то Кончетта могла бы помериться богатством с сестрой мэра, о состоянии которой ходили легенды.

Синее платье с бисером висело на безголовом манекене. Местами пожеванный подол и дыра на спине не показались Сюзан катастрофой. Она-то думала, что от платья остались одни лохмотья.

— Разве его нельзя спасти? — спросила она.

— Нет, — ответила, как отрубила, Кончетта. — Вылезай из этих брюк, девочка. И из рубашки.

Сюзан подчинилась и теперь стояла босиком на холодном полу, скрестив руки на груди, хотя Кончетта не проявляла ни малейшего интереса к ее прелестям, спереди или сзади, сверху или снизу.

Как поняла Сюзан, Синее платье с бисером решили заменить на Розовое с аппликацией. Сюзан надела его и терпеливо ждала, пока Кончетта что-то замеряла, закалывала, записывала на черной грифельной доске, хватала кусок материи и прикладывала к ее бедру или груди, поглядывая на зеркало, занимающее всю дальнюю стену. Как всегда во время примерки, Сюзан мыслями уходила далеко-далеко, отпуская сознание в свободный полет. В эти дни сознание обычно предпочитало Спуск. Она и Роланд бок о бок мчались на лошадях, а потом сворачивали к ивовой роще на берегу Хэмбри-Крик.

— Стой смирно, — приказала Кончетта. — Я сейчас вернусь.

Сюзан и не заметила ее ухода. Забыла она и о том, что находится во дворце мэра. Душа ее перенеслась в ивовую рощу, к Роланду. Она ощущала сладковато-горький запах листвы, слышала журчание воды. Они лежали лицом к лицу на траве, его ладонь погладила ей волосы перед тем, как он обнял ее…

И так сильно углубилась Сюзан в свои грезы, что поначалу отреагировала на руки, которые сзади обняли ее за талию, изогнула спину, когда они, поласкав живот, поднялись, чтобы охватить ее груди. А потом услышала свистящее дыхание, почувствовала запах табака и поняла, что происходит. Не Роланд касался ее грудей, а длинные костлявые пальцы Харта Торина. Она взглянула в зеркало и увидела, что он навис над ее левым плечом, как инкуб. С выпученными глазами, с градинами пота на лбу, несмотря на прохладу примерочной. А язык просто вывалился изо рта, как у собаки в жаркий день. К горлу Сюзан подкатила тошнота. Она попыталась вырваться, но руки Торина усилили хватку, прижимая ее к нему. Костяшки пальцев поскрипывали, и теперь она чувствовала, как в нее упирается что-то твердое.

За последние несколько недель Сюзан не раз тешила себя надеждой, что в решающий момент у Торина ничего не выйдет, инструмент его подведет. Она слышала, что такое часто случается с мужчинами в возрасте. Но твердая палка, трущаяся о ее ягодицы, быстро развеяла все иллюзии.

Она взялась руками за руки Торина и попыталась стянуть их вниз, вместо того чтобы вырываться самой (Корделия, хотя на ее лице ничего и не отразилось, одобрила этот маневр).

— Мэр Торин… Харт… ну нельзя же так… здесь не место, да и время еще не подошло… Риа сказала…

— Плевать мне на нее и на всех ведьм! — Его рафинированный язык политика исчез, уступив место выговору жителя медвежьего угла вроде Оннис-Форда. — Должен я что-нибудь получить, хоть какую-то конфетку, должен. На хрен всех ведьм, говорю я! — Запах табака окутал Сюзан. Она подумала, что ее сейчас вырвет, если придется и дальше вдыхать его. — Ты просто стой, девочка. Спокойно стой, искушение мое. Не шевелись.

Она стояла, куда ж деваться. А какая-то часть ее сознания, та самая, что называют инстинктом самосохранения, надеялась, что сотрясающую ее дрожь отвращения он может принять за девичье возбуждение. Он крепко прижимал ее к себе, руки мяли груди, воздух из раскрытого рта врывался в ухо. Она стояла, закрыв глаза, глотая слезы.

Много времени это не заняло. Он терся о нее своим концом, постанывая, словно от боли в животе. Один раз лизнул ее мочку, и Сюзан подумала, что в этом месте у нее начала слезать кожа. Наконец, слава труду, она почувствовала его извергающееся семя.

— Да, выходи, выходи, чертов яд! — просипел мэр и так сильно подался с ней вперед, что она впечаталась бы лицом в стену, если б не выставила руки. А потом отступил на шаг.

Сюзан еще мгновение упиралась ладонями в стену. В зеркало она видела отражение Торина, а в его образе — уготованную ей судьбу: конец молодости, конец романтике, конец грезам, в которых она и Роланд лежали вместе в ивовой роще, соприкасаясь лбами. Этот мужчина в зеркале чем-то сам напоминал юношу, юношу, который замыслил что-то такое, о чем он никогда не сказал бы матери. Высокого костлявого юношу с седыми волосами, узкими плечами и мокрым пятном на брюках. Харт Торин словно не сознавал, где находится. Сладострастие на какое-то время покинуло его лицо, уступив место… пустоте. Казалось, у него не голова, а ведро с дырявым дном: сколько ни заливай в него воды, она утечет, не оставив ни капли.