Колдун

Марика устроилась на камне, с которого слезла одна из охотниц Серк.

— Каблин. Подойди сюда. Сядь со мной.

Каблин подошел и сел на холодный камень, отвернувшись от остальных пленников. Те делали вид, что не смотрят. Свидетели. Что-то надо будет сделать…

Она что, с ума сошла?

Марика рассматривала брата. Все такой же маленький и сильнее, похоже, не стал. Ни физически, ни морально. В глаза ей он не смотрел.

И все же что-то тут было не так. Какая-то тайна, и не та, которая была связана с его странным воскрешением. Что-то странное было в самом Каблине. Может, то, как смотрели на него остальные торговцы — снизу вверх, исподлобья? Он что, главный у них? Но это было настолько невероятно, что Марика не стала останавливаться на этой догадке.

— Скажи мне, Каблин… Почему ты живой? Я же сама видела, как тебя убили кочевники! Я перебила их всех… — Но, когда битва окончилась, вспомнила вдруг Марика, она так и не смогла найти его тело. — Расскажи мне, что произошло.

Каблин ничего не сказал. Он сидел молча, уставившись в костер.

Другие пленники встревожились еще сильнее.

— Лучше поговори со мной, Каблин! Я здесь — твоя единственная надежда.

Каблин пробурчал что-то оскорбительное в адрес силт. Он говорил на диалекте их стойбища и так мямлил, что Марика ничего не разобрала. Но смысл высказывания был явно нелестным. Больше она этим диалектом никогда не пользовалась — даже в разговоре с Грауэл и Барлог.

Она похлопала брата по плечу.

— Да ты у нас храбрец, Каблин! Только подумай хорошенько. Сегодня погибло много моих охотниц. А те, что остались в живых, находятся не в лучшем расположении духа. И у них свои идеи о том, как следует поступить с пленниками. Особенно с торговцами. Вы нарушили все мыслимые соглашения и моральные нормы. Так что лучше уж рассказывай.

— Ладно, — пожал плечами Каблин. «Он никогда не мог противостоять мне, — подумала Марика. — Только в тот раз, когда пытался убить Пошит».

— Когда стемнело, я заполз в избу Герьен. В мужском углу все еще горел огонь. Я попытался добраться до него, но оступился, упал в погреб и потерял сознание. После этого я мало что помню. Думаю, что много раз пытался выбраться наверх. Мне было очень плохо, началась лихорадка. Ласпы нашли меня через несколько дней. Говорят, я был не в себе. От голода и лихорадки, надо полагать.

Марика сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Перед глазами у нее прокручивались куски из ночного кошмара, что так мучил ее все эти годы. Она заперта в каком-то сыром, темном месте, тяжело ранена и все пытается выползти вверх по лестнице, но не может этого сделать…

— Ласпы выходили меня, видимо, из чувства долга. Наверное, я долго оставался безумцем. Первые мои воспоминания относятся к тому периоду, когда прошел уже почти месяц с момента нашествия кочевников. Вокруг были одни только Ласпы, которых совсем не радовало мое общество. Когда на следующее лето появились торговцы, я ушел с Хроненом. Он взял меня в Критцу. Там я и жил, пока не пришли кочевники и не сломали стены.

Когда стало очевидно, что помощи из Акарда мы не дождемся, комендант посадил всех щенков в спасательные шлюпки и помог нам вырваться из окружения. Потом нас отправили куда-то на юг. Там я вырос и стал водителем. Сегодня мы получили очередной приказ — и вот я здесь.

Похоже, он говорит правду, подумала Марика. Но слишком уж сухо все это звучит. Голые факты.

— И все? Мы не виделись восемь лет, и тебе больше нечего мне сказать?

— А ты о себе много рассказываешь?

— Что ты здесь делаешь, Каблин?

— Работаю. Я ведь водитель.

Марика была уверена, что Каблин что-то скрывает. Кроме всего прочего, он пользовался официальной речью. С ней, своей сестрой! В детстве они всегда разговаривали как друзья.

— Да, ты водитель. И ты возишь на территорию Рейгг захватчиц из другого сестричества. Помогая Серк, ты и твои братья нарушили все существующие соглашения. Вы влезли в конфликт двух общин. Зачем?

— Я — простой водитель. Мне приказывают ехать, и я еду.

— На этот раз ты исполнял дурацкие приказы. Согласен?

Каблин не ответил.

— Вы заварили такую кашу, что теперь само существование братства под угрозой.

— Вряд ли, — расхрабрился вдруг Каблин. — Сомневаюсь, чтобы это было так.

— Что же, по-твоему, сделают общины, когда узнают о том, что вы натворили?

Каблин пожал плечами.

— Чем так хорош Понат, что ради него вы рискуете жизнью и самим существованием братства?

— Откуда мне знать? — снова пожал плечами Каблин.

Опять же звучит правдиво. На мгновение ее братец даже заговорил нормальным языком.

— Может, и не знаешь. — Марика уже начинала сердиться. — А вот я узнаю. Непременно узнаю.

Каблин пожал плечами в третий раз, как будто этот вопрос его нисколько не волновал.

— Ты поставил меня в затруднительное положение, Каблин. Я отойду ненадолго. Мне надо подумать. Будешь моим свидетелем перед советом Рейгг?

— Нет. Я не буду помогать тебе, силта. Лучше умереть.

Марика удалилась, размышляя о том, каким храбрым сделался вдруг ее трусливый братец. И откуда у него такая ненависть к силтам? Они столько пережили вместе, и он не хочет даже назвать ее своей сестрой!