— Брат Лены забрал ее мать из больницы, — тихо проговорил Петр, вновь отворачиваясь к окну. — Увез к родне в Севастополь. Врачи сказали, ей морской воздух полезен. Они заходили попрощаться два дня назад, — его слова падали медленно, тяжело, точно это не слова были, а огромные чугунные молоты, бившие Мишку по голове.
Мишка молчал. На его плечи медленно, бетонной плитой ложилось осознание того, что он натворил. Даже с матерью ее не простился… И в больнице не навещал… Как он мог?
— Помойся ступай. Несет от тебя… Самому-то не противно? — устало проворчал мужчина, доставая сковороду. — Сейчас картошки пожарю.
Утром Михаил отправился на службу. Вернулся он довольно скоро. Погон на плечах у него не было. Затеявший генеральную уборку Петр ошарашенно уставился на ушедшего пару часов назад друга.
— Уволили меня. За прогулы и пьянство, — опускаясь на стул, тихо проговорил Михаил. — Квартиру надо освободить в трехдневный срок. Ведомственная она. Больше мне в милиции не служить…
— Таак… — присаживаясь на кровать, протянул Петр. — К директору… кхм… или кто там у вас… ходил?
— Бесполезно. Спасибо, что не арестовали… — вздохнул Мишка.
— Ходил или нет? — нахмурился Петр.
— Ходил, — вздохнул Михаил. — Бесполезно… Отпуск у меня двадцать пятого закончился… Октября. На звонки не отвечал, приходившего участкового оскорблял, драться кидался. И так вошли в положение. Семь рапортов у полковника на столе на меня… — он покрутил в руках фуражку, положил ее на стол. — Ну ничего. На завод снова вернусь, — поднялся он и принялся расстегивать форму.
— Нет, подожди! — тоже поднялся Петр. — Нельзя тебе на завод. Зря, что ли, учился?
— Выходит, зря, — вздохнул Мишка. — Сам виноват.
Спорить с ним Петр не стал. Сидел, думал. Потом встал, натянул свой пиджак с орденами, взял куртку…
— Ты куда? — удивился Мишка.
— Сходи патлы подстриги, — доставая из кармана купюру, проворчал Петр. — Незнамо на кого похож… Смотреть тошно, — сунув деньги в руку растерянному Мишке, он шагнул за порог. — Попробуешь снова напиться — прибью, — резюмировал он и захлопнул дверь.
Вернулся Петр вечером. Молчаливый, мрачный. Мишка, попытавшись расспросить друга, где тот был, вскоре пожал плечами и плюхнулся на кровать, уставившись в стену. Петр, повозившись на кухне, все так же молча умостился на своем диване. Утром он снова ушел.
Петр уходил утром и приходил вечером всю неделю, явно не собираясь посвящать Михаила в свои дела. Мишке же было по большому счету все равно… Каждое утро, едва за Петром закрывалась дверь, он отправлялся на кладбище. Посидев возле могилы жены, безуспешно пытаясь вызвать перед внутренним взором ее образ, он плелся домой. Через силу приготовив нехитрый ужин, вяло складывал вещи, понимая, что ничего, кроме чемоданчика с самым необходимым он не заберет.
В четверг, когда мрачный как сыч Петр в очередной раз, молча поужинав, завалился на свой диван, Мишку вдруг заело. «Не хочешь говорить? Сам узнаю!» — зло подумал он, выходя на кухню, чтобы не заснуть раньше друга.
Дождавшись, когда из комнаты понесся устойчивый храп, Мишка тихо вошел и накрыл руку Петра своей. Замерев, он стоял так пару минут, пытаясь осознать, что произошло. Привычного потока не было. Он не «видел» Петра, не чувствовал его.
Ошарашенный, Мишка отшатнулся назад и, добредя до кровати, в полной прострации тяжело опустился на матрас. Просидев так с полчаса, уставившись невидящим взглядом в стену, он, все еще не веря, поднялся и, уже не боясь разбудить друга, положил ему ладонь на лоб, попытавшись почувствовать хоть что-то. Ничего, кроме обычного тактильного прикосновения Мишка ощутить так и не смог.
Прислушавшись к себе, он попытался сделать хоть что-нибудь: поймать чью-то нить, услышать отголоски чужих эмоций, в конце концов, подавить жуткое нечто, до сих пор обитавшее в нем. Ничего не выходило. Вокруг него была немая пустота… И внутри тоже.
Не понимая, что произошло, мужчина затряс головой. У него создалось ощущение, точно он в единое мгновение ослеп и оглох, погрузившись в мягкое ничто. До этой секунды Мишка и подумать не мог, насколько он привык к своему дару, сросся с ним… Теперь же мир в мгновение ока стал серым, молчаливым, пустым.
Сделав несколько шагов назад, он плюхнулся на кровать. Пытаясь осознать произошедшее, лег и уставился в потолок.
На следующий день Петр вернулся к обеду.
— Ты назначен следователем прокуратуры на Петровку, 38, — устало присаживаясь за стол, проговорил он. — Завтра к девяти утра явишься туда, найдешь подполковника Коврова Якова Степановича. Он будет твоим непосредственным начальником. Эта квартира остается за тобой. Насколько я понял, отдел занимается сложными уголовными делами, так что будешь ловить преступников, — глядя на Мишку исподлобья, тяжело ронял слова Петр. — И вот что, Мих… Я Якову Степановичу пообещал, что ты спиртного больше в рот не возьмешь. Сказал, что ты из-за смерти жены сорвался, — Петр вздохнул.
— Петь… Но как… — Мишка смотрел на него круглыми глазами.