Колдун

В восемь уже стемнело, а дом совершенно спал – как на картине. Ближе к девяти в окнах загорелся свет. Настежь открылась дверь и в осветившим темень желтом параллелепипеде появилась цыганка, которая рукой помахала мне: «Заходите». Сени темные, освещались только из прихожей дома, из прихожей – она же кухня – направо дверь в комнату. Обычная деревенская изба: деревянные полы, беленый потолки, узкая старая полосатая половица растрепалась на полу и служит давно только предметом для спотыкания об нее. В комнате на стенах старые ковры (ну, не старые в смысле индийские, а советские такие), в углу у стены большой сундук. Посередине комнаты – обшарпанный деревянный табурет, в углу левой стены – напротив сундука – черная занавеска, ведущая в другую комнату. Оттуда, видимо, на «арену» выйдет «чародей». Он вышел сразу, как я сел. Впечатление от него… никакого, в общем-то: очень старый, седой деревенский дед, очень много морщин, гладко выбрит,очень худой, скулы торчат, брови густые и черные-черные, насколько это возможно, из-под них непонятно, какого цвета глаза, и какой у него взгляд. По-моему, под такими бровями любой взгляд кажется тяжелым и проникающим. Единственное, что разительно отличало его от деревенских стариков – поразительно прямой, оттого казался сначала высоким, но нет – думаю не выше 170 – просто очень прямой для его возраста. Мне сразу подумалось, что бывший партработник – вряд ли находясь полвека на покосе с мужиками можно сохранить такую осанку. Приучился, наверное, людям сказки рассказывать, отвыкать сложно. Одежда на нем простая какая-то, немагическая, правда, вся черная или темно-серая какая-то – освещение слабое – прямо над моей головой торчит мутная 40-ваттная лампочка и все.

Здороваться дед не стал, сразу начал «удивлять». Я молчал, ничем себя не выдавая – насмотрелся шарлатанов и давать им наводку не хочу, а он сразу очень сердито и громко с каким-то непонятным совершенно акцентом сказал так:

– Что так долго ехал, Борис Петрович?

Это я Борис Петрович, но я молчу. Машина полдня стояла у дома, на ней номера, машина оформлена на меня, по возрасту подхожу. За полдня можно было не полениться и навести справки о приезжем. Не удивил.

– Эта зараза Катерину твою всю изнутри обглодала. И никто тебе не поможет. – продолжал старик. У меня сложилось впечатление, что он с каким-то ехидным удовольствием говорит, но на меня он не смотрит, ровно ходит передо мной, заложил руки за спину. – Год маетесь. Все маетесь. А зараза победит. И тебя она победит. И жену твою победит.

Он остановился, как будто текст забыл. Мне показалось, он ждет реплики от меня, ведь я должен начать удивляться или, по крайней мере, сердиться на его слова, но я же понимал – прописку по номерам узнать легко, город у нас крохотный, история моя у всех на слуху, а время у него было. Конечно, он меня разозлил своей речью, но я ему об этом не дам знать, а то поймет, что попал «в точку» и всё – я на крючке, можно работать с клиентом. Нет, не всё так просто, дядя Яша. Я буду молчать, и он понял это и вышел из «задумчивого состояния»:

– Умрёт Катерина. Иди, Борис Петрович. Ты приехал, я тебя принял, беду твою посмотрел. Только мы не в цирке с тобой. Я удивлять тебя не буду, неохота мне. Старый я, время терять на твое удивление. Умрет она. Только пока Катерина умрет, и твоя жизнь и жизнь дорогой супруги твоей уже будут искалечены. Езжай домой. Не нужен я тебе.

Признаюсь, удивил старик. Как это? И всё? А где «развод»? Ну ведь напугал же любящего отца, все равно внутри все дрожит. Или я так хорошо скрыл все эмоции, что он сдался. А колдун просто ушел за занавеску и я остался один в комнате. Но ненадолго, почти сразу, как он скрылся, в комнату из прихожей зашла ко мне черногубая цыганка. Я пытался анализировать поведение этого типа. Шарлатан? Или настоящий маг и волшебник? Что это сейчас происходит? Конец? Или начало представления? И я спросил у цыганки, цепляясь за очередную версию происходящего, сколько я должен им за визит. Спросил громко, что за занавеской слышно было.

– Ничего не надо, – сказал она тихо и скорбно как-то, – уходите только поскорее…

И тут из-за занавески вырвался суровый низкий рев старика:

– Дай ему с собой тыщ пять на похороны, скажи, чтоб не пропил только, а то похоронят дочку в могиле для бездомных!

Вот сейчас я бы не сдержался и ответил старику, но в ту минуту в голове только какие-то оскорбления крутились. Нелепо как-то, да и не за что вроде…. К черту все! Я прошел в темные сени, опередив цыганку, и начал спешно обуваться. Дверь открылась, снова осветив черные сени и черную деревенскую улицу, до краев заполненную запахом бани, навоза и лаем собак. На пороге стояла цыганка и протягивала пять тысячных купюр. Она зашептала:

– Ночью деньги не дают. Я тут вот на лавку положу, – и положила деньги на лавку в сенях прямо возле меня. – Вы возьмите, раз он велел.