Колдун

Спустя несколько дней после налета оборотней на Киев Сирома нарочно отправился в городище узнать о судьбе болотника. Жрецу даже не понадобилось входить в ворота, чтобы услышать долгожданную весть – Волчьего Пастыря растерзала озверевшая толпа. Об этом болтали все – от возгреватых, беспорточных детишек до длиннобородых, убеленных сединами стариков. Но, желая убедиться в услышанном, Сирома все же вошел в Киев. И, едва ступив в ворота, налетел на высокого, важного боярина в дорогом, синем с позолотой корзне и вышитой атласом срачице под ним. Рыжие волосы боярина переливались под солнечными лучами, голубые глаза, прищурившись, глядели на Сирому.

– Будь здрав, воевода, – поспешно пряча лицо, шепнул жрец. Кустистые брови боярина сошлись на переносье:

– И тебе удачи, добрый человек!

Сирома замер. В рыжем боярине он сразу признал Блуда, да и тот – по глазам было видать – припомнил ту давнюю весну, когда, приведя болотника на княжий двор, Сирома назвался его братом. Но, почему-то не желая признавать знакомство, воевода отвернулся. Скрывал что-то или просто считал его не стоящим внимания?

Стоящий рядом с Рыжим ратник небрежно пихнул Сирому плечом:

– Что стал, как неживой?!

– Прости, коли помешал…

Пятясь, жрец шмыгнул в толпу, мышью заскочил за угол дома и вновь налетел на Блуда. Только теперь у воеводы был совсем иной вид. От частого дыхания его грудь вздымалась, волосы растрепались, корзень сбился набок. «Видать, бежал, чтоб меня перехватить», – боязливо оглядывая улицу, подумал Волхв. В конце улицы, будто насмехаясь над Сироминой надеждой ускользнуть, стоял крепкий высокий забор, а вокруг спешили по своим делам киевляне. Бежать было некуда…

– Ты зачем здесь? – дико вращая глазами, прошипел Блуд. – Уходи!

– Я о брате узнать пришел, – осмелился вымолвить Сирома. – Говорят, его Волчьим Пастырем прозвали, а ведь он всегда был тихим, робким…

В ошалелых глазах воеводы заметались сомнения.

– Тихим? – недоверчиво переспросил он.

– Верно, верно, – продолжая изображать ничего не ведающего простака-охотника, закивал Сирома. – Какой из него Волчий Пастырь? Ошиблись люди. Оклеветали братца.

Блуд вздохнул. Бледность спала с его лица, губы перестали трястись:

– Значит, ты о брате ничего не ведаешь?

– А где он? – наслаждаясь собственной игрой, спросил Сирома. – Мне б еды ему передать… – Он протянул воеводе узелок с хлебом. – Может, окажешь такую милость – отдашь ему? Иль скажи хотя бы – куда отнести…

Воевода оправил рубаху, пригладил руками рыжие космы:

– На тот свет отнеси, коли сумеешь. Братца твоего киевский люд камнями забросал, а тело его бездыханное я сам в Гнилом овраге, что за городищем, землей прикрыл.

– Где-где? – изображая отчаяние, прошептал Сирома.

– В Гнилом овраге. – Указывая дорогу, воевода махнул рукой. – Выйдешь из северных ворот, полдня на полночь пройдешь и увидишь. Там, верно, у зверья пир горой – так что не минуешь…

Блуд говорил правду – он и впрямь зарыл в Гнилом овраге своих аварцев… Ведь надо же было ему кого-нибудь закопать! А то еще надумает кто проверить – вправду ли он выкинул мертвеца из города. Вон хотя бы тот же Варяжко – до сей поры не перестал коситься, да и простака-охотника нашлось куда отправить.

Блуд поежился. Уходя из городища, Выродок строго наказал – никому не сказывать о его спасении. Воевода не хотел вновь почувствовать на своем горле невидимые пальцы смерти. Наткнувшись на черноглазого охотника, он сперва испугался – решил: затевая новые козни, Выродок подослал брата, – но наивность пришлого успокоила его. Даже стало жаль маленького и глупого Выродкова братца. Пускай уж сходит, поплачет на могилке. Аварцы были верными рабами, и не случится ничего худого, коли над их прахом прольет слезу этот черноглазый простак.

Удовлетворенный ответом воеводы, Сирома зашагал к Гнилому оврагу. Еще не свернув в поросшую ивами и ольховником ложбину, он увидел на ее дне разрытую зверьем яму, а внутри – полуобглоданные человеческие кости. Часть из них уже растащили оголодавшие звери, а над немногими оставшимися, хрипло каркая, усердно трудилось воронье. Подходить ближе Сирома не стал – еще издали он узнал в валяющемся в яме клубке шерсти волчью безрукавку Егоши. Усмехнулся и пошел прочь…