Колдун

Поутру в поруб, где сидел Егоша, спустился крепкий ратник. Обмотал связанного Ратмира веревкой поперек туловища, перекинул его за спину, словно мешок с овсом, и вылез наружу. Егоша не гадал о судьбе вожака – что толку гадать, когда не можешь помочь? А вечером Ратмира сбросили обратно, правда уже без пут. К чему путы, если он и на ногах-то не держался? Отталкиваясь от земли ногами, Егоша подполз к безжизненно раскинувшемуся Ратмиру, вгляделся в его покрытое кровью лицо. Эх, кабы не стянувшие руки за спиной волховские веревки, он быстро привел бы вожака в чувство, а так оставалось только шептать заклинания да по-звериному зализывать разорванную щеку Ратмира.

– Эй ты, Пастырь! – насмешливо закричали сверху. – Погляди на дружка как следует! Скоро сам таков будешь!

Егоша не услышал. Он уже научился слышать лишь то, что было важно, а остальное пропускать мимо ушей. Нар научил. Где-то сейчас Нар? Где Стая? Болотник откинулся спиной к стене и, неудобно придавив крестцом скрученные за спиной руки, сел. Насмешники ушли, и теперь сверху в поруб заглядывали лишь крупные равнодушные звезды. Он улыбнулся им. Должно быть, так же сейчас смотрит на их бледный свет загадочный брат оборотней, могучий волк Фенрир – чудовище далеких урманских сказок…

Прерывая его думы, Ратмйр заскрипел зубами. Перекатился на бок и, с трудом приподняв избитое тело, открыл глаза. Болотник кивнул ему:

– Очухался?

Не отвечая, Ратмйр покрутил головой, коснулся пальцами раны на щеке и лишь потом зло скривился.

– Дураки! Думали, я просто волколак, а я был рожден оборотнем! –И, взглянув на Егошу, пояснил: – Эти лапотники знахарей со всей округи созвали. Уж те разгулялись! Шубу на меня волчью накидывали, мочалом обвязывали, хороводы вокруг водили – все думали, я в волка на их глазах обрачусь. А один, видать из заволочских, все ножи передо мной тыкал – прыгай, мол.

Представляя обвешанного утиными лапками и волчьими хвостами знахаря из чуди, Егоша расхохотался:

– А ты? Ратмйр сплюнул:

– Что я им – собака, приказы выполнять?

Вот почему его так измочалили… Люди не жалуют упрямых пленников. Болотник шевельнулся, чуть освободив придавленные телом руки. Ратмйр сел напротив него. Гибкие пальцы оборотня ловко принялись отковыривать от глиняного пола комья грязи и накладывать их на синяки и ссадины. Егоша знал этот способ унимать боль. Холод и влага быстро заставляли ее отступить.

– Волколак, – не отрываясь от своего занятия, назидательно произнес Ратмйр, – тот, кто был рожден человеком, а затем по своей иль по чужой воле стал зверем, мается в звериной шкуре, тоскует по прежней жизни и никогда не проходит на кромку, хоть и зовется средь людей оборотнем. Ему, чтобы менять облик, нужны заговоренные ножи, пояса из мочалы, кафтаны с чарами. Тем же, кого я беру в Стаю, ничего такого не надо – они уже рождены с двумя ликами, их наговорами не возьмешь. Вот такие-то и есть настоящие оборотни!

Егоша припомнил, что Нар тоже рассказывал об этом.

– Ратмйр, – спросил он едва слышно, – ты – оборотень, это ясно, а я – кто?

– Ты? – Отбросив в сторону влажный комок грязи, вожак недоуменно вскинул брови. – Ты – еретник. Колдун, коли по-простому. Оборотнем тебе вовек не стать, но одна твоя половина стоит на кромке, другая на земле – значит, колдун.

Осмысливая его ответ, Егоша закрыл глаза. Что ж, может, Ратмйр и прав. Он научился владеть силами Белой, одолел нежитя, а любой, кто победил нежитя, – уже колдун.

– Глуп ты еще, – словно подслушав его мысли, проворчал Ратмйр. Егоша приоткрыл глаза и по хитрому взгляду оборотня определил – так и есть, подслушал! – Думаешь, ты Белую одолел? Ничего подобного! Ты лишь слился с ней, и только. Теперь она – часть тебя самого, как рука иль нога, но и ты отныне – ее часть. Она уступила тебе свою свободу, и ты многим поступился, обретя ее могущество.

Даже Нар никогда не беседовал с ним так откровенно. Егоша задумался. Почему вожак вдруг разговорился? Может, оттого, что его вольная волчья душа задыхалась в тесноте глубокого поруба?

– И чем же я таким поступился, что сам той потери не приметил? – стараясь оставаться равнодушным, пробормотал он. Замазывая рану, Ратмир лениво растер грязь по окровавленной щеке.

– Любовью хотя бы. Белая теперь все твое своим считает. Хотя что считать – так оно и есть. Ты чувств не видишь, не ценишь их, а она за каждую частичку своего добра биться будет. За любовь – чтоб не дарил никому, за веру – чтоб ее не предал… Она теперь тебе и подруга, и жена, и хранительница.

– А как же Рала? Мы ведь… – Егоша не знал, как продолжить, но Ратмир понял.

– Рала? Я же не говорил, что ты откажешься от чужой любви или не будешь иметь женщин. Бери их, сколько хочешь! Только вернуть им любовь не сумеешь – Белая не позволит, да и сам не захочешь. Вы ведь теперь – одно.

Руки у болотника совсем затекли, и он повалился на бок, старательно шевеля онемевшими пальцами. Подошедший к нему Ратмир склонился:

– Сейчас я тебя распутаю. – И вдруг отскочил. – Э-э-э, да на тебе веревочки не простые! Средь них науз – петля заговоренная – есть.