Колдун

Пока они шли, да нет, не шли – бежали в Родню, спешно подгоняя обозы с провизией, усталых людей и лошадей, он успел сдружиться с Горыней. С виду нелюдимый и строгий, Сторожевой на деле оказался веселым и добродушным мужиком, вот только говорил мало. Зато если говорил, то непременно вовремя и самую суть. Варяжко нравились и его едкие замечания, и непреклонный, въедливый норов и прямолинейная грубость его высказываний. Не понимая столь странной Дружбы, Рамин обходил Сторожевого стороной и часто советовал нарочитому:

– Этот до добра не доведет! Не верь ему…

– А кто нас нынче до добра доведет? – неизменно откликался Варяжко. – Нам ныне прямая дорога в сыру землю.

В пути он и впрямь так думал, а придя в Родню, окончательно в этом уверился. Узнав о сдаче Киева, Ярополк совсем сник.

– Предали меня… Предали… Все предали… – уставясь в стену, шептал он.

Варяжко и оставшиеся верными бывшему киевскому князю дружинники часто заходили к нему, наперебой советуя: кто – посечься с братом в чистом поле и с честью полечь костьми на родной земле, кто – уйти к печенегам и, набравшись силы, обрушиться на подлого Новгородца, а кто (были и такие) – помириться с находником. В числе последних советчиков самым рьяным оказался Блуд. Но, слава богам, его речи так же не достигали ушей князя, как советы прочих. Сидя в полутемной, завешенной крашениной горнице, бывший киевский князь сверлил пустым, безумным взором стены приютившего его дома и никого не слушал. Иногда Варяжко казалось, что, уже похоронив себя, Ярополк справил тризну и теперь лишь дожидался, когда кто-нибудь погребет его измученное тело.

– А насчет Блуда-то ты был прав, – перебил грустные мысли нарочитого Горыня. Он уже снял сапоги и, блаженно вытянув ноги к огню, откинулся на лавке. Из темного угла избы мигом выскочила девка-чернявка и, подхватив мокрую обувь, метнулась к печи – высушить. Лениво, будто через силу, Горыня вытянул руку, поймал взвизгнувшую девку за подол и, подтащив поближе, вгляделся в ее измазанное сажей лицо. Поглядел недолго, а затем оттолкнув, с отвращением сплюнул:

– Тьфу! Грязна, как игоша! Стыдоба… Вот она, жизнь воинская! Перед смертью и бабу-то не всегда потискать удается!

Произнесенное с искренним огорчением замечание Сторожевого рассмешило Варяжко, но, сдержав улыбку, он спросил:

– Ты что-то о Блуде толковать начал?

– Да. – Наслаждаясь теплом, Сторожевой улегся на лавку, прикрыл глаза. – Мой паренек лишь нынче правду рассказал, да и то случаем. Видел он тогда Блуда.

– Когда? – не понял Варяжко. – Какой паренек?

– Ты что, забыл уже? – Горыня потянулся, приоткрыл один глаз. – Тогда, в Киеве еще… Ты меня разузнать просил, кто предатель. Чей голос ты на Непре слышал. Неужели забыл?!

Нарочитый и впрямь уже забыл о своей просьбе. Как-то было не до этого. Спешно собирались, спешно бежали и все время слышали: «Владимиру покорились те, Владимир полонил этих…» Злые вести неслись по пятам, терзая душу, словно оголодавшие дикие псы. А Блуда Варяжко простил в тот миг, когда, не раздумывая, воевода согласился отправиться с Ярополком в Родню. Был бы он предателем – разве ушел бы на голод и холод со своим несчастным князем? Нет, остался бы дожидаться щедростей победителя…

Совсем немного времени прошло с той поры, как Варяжко поверил Блуду, и вот те на – является Горыня и говорит, будто Блуд предал Ярополка!

– Быть того не может! – невольно вырвалось у нарочитого.

– Может иль не может – этого я не ведаю, а говорю, что слышал. И еще будет тебе над чем голову поломать: частенько что-то после Вечерницы повадился наш Блуд по городищу шастать, во все закуты заглядывать, словно ищет кого. Мои ребятки не раз его примечали. Странно это… Хотя нынче и Блудовы козни уж хуже, чем есть, не сделают. Некуда хуже…

Махнув рукой, Горыня подложил под голову свернутый корзень и, рухнув на него, сладко засопел. «Устал», – качнул головой Варяжко. От свирепствующего в городище голода все быстро уставали. Своих-то запасов из Киева взяли мало – шкуры спасали, не до жратвы было, – а роднинских едва хватило на два дня, чтоб в полсилы прокормить дружину. На третий день, невзирая на мольбы и вопли горожан, вой Ярополка перерезали всю роднинскую скотину, но и этой убоины дружине хватило не надолго, и теперь голод взял городище в полон. За лошадиную голову Ярополк обещал любому по гривне. Такой щедрой платы за кожу-кости ни наши, ни заморские купцы еще не видывали и, небось, рекой потекли бы со своей провизией к осажденному городищу, но обступившая стены Владимирова рать никого не пропускала. А пойти против воинственного Новгородца охотников не находилось…

Варяжко поглядел на спящего Горыню и вышел из избы. Он не хотел спать – ум нарочитого будоражила новость о Блуде и непонимание происходящего. Если Блуд предатель, то почему вместо щедрот Владимира он. выбрал голодное изгнание?