Колчаковщина

Первая революционная партизанская армия выступала навстречу идущим из-за Урала братьям.

За Иртышом всходила Красная Звезда.

Из-за степных увалов (Из чехо-эсеровского переворота)

1

Из подвала кусочек голубого неба кажется осколком зеркала.

Берта любит сидеть на подоконнике и смотреть в этот осколок. Себя не разглядишь, но если пристально всмотреться, видать, как на маленький двор, крепко сдавленный многоэтажными каменными громадами, с неба протягиваются золотые дрожащие нити.

Иногда белым пушистым цыпленком проплывает облачко. Сесть бы на это облачко и полететь, как на ковре-самолете. Наверно прилетишь в Латвию. Вытереть бы слезы старой матери, рассказать, как живут на советской земле, и опять улететь на легком пушистом облачке.

Ночью в осколок зеркала видать черное вспаханное поле с бесчисленными кострами. Должно быть, это очень далеко, — костры кажутся маленькими огненными точками. Оттого, что в поле дует ветер, костры то гаснут, то вновь разгораются.

У Берты широкое с крепким розоватым подбородком лицо. На левой щеке, чуть повыше подбородка, маленькой черной точкой прилепилась родинка. На родинке длинный одинокий волос. Это причиняет Берте огорчение, — волосатые родинки бывают только у старух, а Берте двадцать три. Если вырвать волосок, пятнышко делает лицо Берты чуть плутоватым. Но волосок так скоро вырастает вновь.

Иногда сверху, со второго этажа, в подвал спускается товарищ Юрасов. Садится у окна на мягкое растрепанное кресло, вынимает из бокового кармана защитной рубахи записную книжку, — такая маленькая-маленькая в серых корочках.

— Хотите послушать новые стихи?

Берта так хорошо умеет слушать. Ей нравятся и самые стихи и то, как читает их товарищ Юрасов. Если нет стихов, товарищ Юрасов рассказывает что-нибудь о себе. Хорошо смотреть тогда в его серые ласковые глаза, иногда чуть-чуть насмешливые…

У самой Берты глаза — кусочек голубого неба, видный из подвала.

2

Рано утром, когда ночных сторожей особенно клонит ко сну, а подметальщики улиц поднимают первую пыль, — в комнате товарища Юрасова задребезжал телефон.

Юрасов проснулся, не открывая глаз, досадливо поморщился, накрылся с головой одеялом, сжался в комочек. Так не хотелось вставать. Звонок настойчиво дребезжал.

Юрасов с сердцем сбросил с себя одеяло.

— Черт, заснуть не дадут!

Ежась от утреннего холодка, льющегося в раскрытое окно, подошел к телефону и хриплым набухшим баском крикнул в трубку:

— Ну, что еще?.. Товарищ Спрогис?.. Ну?.. Что, что? К прямому проводу?.. Так, слушаю… Выслали автомобиль… Хорошо, спасибо!

Темной тучкой набежала тревога, прогоняя с лица остатки разорванного сна. Мгновение подержал в руке телефонную трубку, как будто собираясь что-то сказать.

На улице зафыркал автомобиль. Юрасов быстро оделся.

Солнце неторопливо выплывало из-за пригородных садов и уверенно мазало красные крыши и окна верхних этажей теплыми желтыми пятнами. На улицах было как и всегда: в одиночку и группами шли рабочие, тянулись к базару крестьянские телеги, с серыми помятыми лицами возвращались запоздалые парочки.

Спешили утомленные одинокие девушки с яркими зацелованными губами…

Через пять минут автомобиль остановился у центрального телеграфа. У провода ждали — помощник Юрасова Спрогис и военный телеграфист.

— У аппарата губвоенком Юрасов…

В большой полутемной комнате тихо. Маленьким игрушечным пулеметом сухо потрескивает аппарат, с тихим шуршаньем в змеиные кольца свертывается лента.

Военком заволжского городка, находящегося в сотне с небольшим верст, доносил:

— К городу от Пензы наступают чехи… Наши силы — три роты красногвардейцев… Город удержать не сможем… Мост через Волгу под угрозой… Срочно шлите подкрепления.

Юрасов поднялся. В уголках твердых бритых губ чуть дрогнула черная прокопченная трубка. Пахнул голубоватым дымком, спрятал в нем вспыхнувшие огоньки в глазах.

— Вы, товарищ Спрогис, оставайтесь у аппарата. Я еду в губком. О важном доносите немедленно.

3

Тревога еще не успела прогнать крепкого предутреннего сна с заспанных лиц членов губкома.

Что? Чехи? Откуда?

О том, что за Волгой было какое-то выступление чехов, знали еще неделю назад, но чтобы чехи подходили к Волге… Можно ли говорить об этом серьезно?

Юрасов сидел у окна. Большое и чуть теплое солнце выплыло из-за крыш и брызнуло золотом по расплескавшейся широким морским заливом Волге. За Волгой в легкой фиолетовой дымке кутался лес. Стройной башенкой поднималась над лесом колокольня белой церковки. Дальше в гору темно-зелеными квадратами взбиралась озимь.

Выбил о подоконник трубку, набил крупным английским табаком. От тонкой струйки голубоватого дымка запахло медом.

— Товарищи!

От глубокой затяжки всхлипнула крепко сдавленная в кулаке трубка.

— Товарищи, положение очень серьезно… Сил у нас мало. Из надежных частей в городе остались только латышские стрелки, матросы да три роты красноармейцев… Матросы, вы сами знаете, еще недавно выступали с анархистами…