Колчаковщина

Солдаты слегка ткнули штыками Кванг-Син-Юна и Шуан-Ли. Китайцы прыгнули через борт. Пошатнулся Сун-Сен. Нагнулся вперед, сжался в железный комок напряженных мышц. Блестящим черным канатом натянулась Сун-Сенова коса. Еще ниже к палубе хочет пригнуться Сун-Сен, но девятипудовая тяжесть повиснувших на косе китайцев со страшной силой тянула все тело назад. Частыми гулкими ударами забилось сердце. Хлынула упругими толчками кровь по жилам. Прилила к голове, к лицу. Лицо — как кровь, глаза — как кровь. Жилы на лбу и на висках у темени вздулись веревками. Тянет страшный груз. Медленно распрямляется Сун-Сен. Дрожат ноги в коленях. В груди огромным молотом бьется сердце. Два молота поменьше — в висках. Тысячи мелких молотков — в ушах.

Капитан Ефимов с любопытством смотрит.

— Выдержишь, черт с тобой, пущу, честное слово офицера!

Больше и больше распрямляется Сун-Сен. Красный туман перед глазами. Из тумана в глаза Сун-Сену заглядывают два других глаза. Скрестились две пары жутких человеческих глаз, приковались друг к другу, не оторвутся. Глаза Сун-Сена и глаза официанта Максима, прильнувшего к стеклу рубки первого класса. В обеих парах глаз глубокое человеческое страдание…

Выпрямил страшный груз Сун-Сена. Стоит он во весь рост, приковался кровавыми безумными глазами к безумным глазам Максима. Изо рта тоненькой струйкой побежала кровь. Двумя тоненькими струйками из ноздрей, двумя ниточками из ушей.

У капитана Ефимова дернулся левый пушистый ус. В мелких судорожных морщинках задергалась левая щека. Капитан нервно вскинул левое плечо и глухо хрипнул:

— Ткните тех… внизу!

Кванг-Син-Юн и Шуан-Ли заметались от боли, увеличили тяжесть груза. У Сун-Сена подкосились ноги. Он упал на колени, но страшный груз перегибал туловище Сун-Сена назад… Еще… Еще… Сун-Сен оторвался от палубы, мелькнули ноги. Внизу, за бортом, будто рыба большая метнулась в воде…

Молоденький черноусый гусар, пошатываясь, подошел к борту и склонил к воде бледное перекошенное лицо. От того места, где упали китайцы, во все стороны побежали рябью маленькие волны…

Капитан Ефимов сердито, и хрипло обратился к Зелинскому:

— А молодец китаец, пан Зелинский?

Пан Зелинский снял маленькую, изящную, с малиновым околышем, фуражку, вытер вспотевший лоб.

— Да… китаец… страшно…

Под холеными усами пана Зелинского дрожала растерянная улыбка, а ровные белые зубы выбивали нервную дрожь…

5

В Ивановку пустили орудийный залп.

В двух местах взметнулись к небу широкой воронкой черные клубы дыма. Зазвонили в набат. По улицам забегали обезумевшие люди. Спешно накладывали на возы добро и спешили с узлами и детьми на руках вглубь, подальше от берега.

Пароход, стреляя из всех четырех орудий, медленно спускался вниз.

Деревня пылала…

…Сидит Максим в своей крошечной каютке, мутным, немигающим взглядом приковался к стене. Со стены двумя жуткими глазами глядит на Максима широкое желтое лицо. Глаза налиты кровью. Безумие широкой осязательной струей льется из глаз китайца в глаза Максима. Струйки крови из левого угла рта, из ноздрей и ушей китайца сбегают по синей кофте, капают на пол Максимовой каюты.

Кап… кап… кап…

Каждая капля отдается в ушах Максима колокольным звоном. Медленно распрямляется китаец, вместе с ним медленно распрямляется Максим. Все ближе и ближе глаза китайца к глазам Максима. Вот, вот, около, глаза в глаза. Холодеет тело Максима, ужас холодной волной льется из глаз китайца в глаза и мозг Максима.

— Ай!

Очнулся Максим. В приоткрытую дверь каюты бледное лицо горничной уставилось на Максима широко открытыми, испуганными глазами.

— Какие вы страшные, Максим Иваныч, что с вами?

Максим тяжело перевел, дух. Унимает рукой бьющееся сердце.

— Ох, воды!

Горничная кинулась из каюты и сейчас же вернулась с водой. Залпом выпил стакан. Провел рукой по глазам.

— Заболел я, Анюта.

…Ночью в Максимову каюту один за другим пробрались три человека — приземистый и широкоскулый артиллерист Коротков, пулеметчик Мелехин и высокий бородатый лоцман. Всю ночь в каюте слышался страстный шепот Максима, сдержанно гудел лоцманский бас. На рассвете так же один за другим, соблюдая осторожность, вышли из каюты…

Рано утром пароход пристал к берегу между двумя селами, налево — Чусовка, направо — Вязовка. Две пушки на Чусовку, две — на Вязовку.

— Огонь! Огонь!

Капитан Ефимов и пан Зелинский наблюдают в бинокль.

— Может быть, мирное население, пан капитан?

— Все бунтовщики! Огонь! Огонь!

Оба села пылали. Ветер доносил встревоженный набатный звон. В бинокли было видно, как метались по улицам обезумевшие люди…

С парохода высадились двумя отрядами, — отряд на Вязовку, отряд на Чусовку. На пароходе остались артиллеристы и пулеметчики и из офицеров — капитан Ефимов и пан Зелинский. Оба в рубке первого класса пьют кофе и мирно беседуют.

Максим бегает по пароходу от солдат к матросам, от матросов к солдатам.

Страстно убеждает:

— Братцы, голубчики, невозможно так больше! В чьей крови купаете руки? В крови отцов своих, братьев, матерей, сестер. Кто вы сами-то, не народ разве? Из господ разве?

Взволновались от страстных Максимовых слов, загудели сдержанно: