Колчаковщина

Более того. В повести «Новая жизнь» писатель идет даже на своеобразное обнажение приема. Он не только не скрывает своей оглядки на А. Неверова, но даже подчеркивает ее. Достаточно привести отрывок, в котором крестьянки рассуждают о послереволюционных переменах, стремятся практически осуществить провозглашенное Советской властью равноправие: «В других местах вон бабы-то в исполкомах сидят да делами верховодят. (…) Вон надысь в женотделе Наталья-секретарша про Марью-большевичку читала. Посадили ее председателем в исполком, она и давай орудовать»[4].

Перекличка — вплоть до совпадения деталей описания. Показывает А. Неверов свою героиню за служебным столом, среди деловых бумаг и разговоров — то же самое делает и П. Дорохов:

«За столом Наталья-секретарша, чистый лист бумаги перед Натальей, чернильница, ручка с пером. Все честь честью. Рядом стопка книг, газетки лежат. Сидят бабы по скамейкам, шушукаются вполголоса»[5].

Совпадает и установка на двухголосую — сказовую — манеру повествования, когда автор прячется за спиной более или менее выявленного устного рассказчика из деревенской среды. И хотя в первой половине 20-х годов сказом увлекались многие, важно подчеркнуть что П. Дорохов здесь ориентируется на тот вариант сказа, который был предложен автором «Марьи-большевички».

Однако там, где А. Неверов ставит многозначительную новеллистическую точку, П. Дорохов предлагает нам подумать над тем, что было бы, если бы неверовской Марье Гришагиной не пришлось уехать, спасаясь от казачьего налета. «Новая жизнь» развертывается как цепь эпизодов, раскрывающих Натальину жизнь в хронологической последовательности: главная героиня учится грамоте, отправляет одну из женщин на курсы повивальных бабок, обеспечивает дровами местную школу, собирает вещи и продукты для голодающих.

Конечно, здесь заявляет о себе откровенная иллюстративность, плоскостная наглядность плакатного изображения. Важно, однако, не только и не столько, это. Главное здесь — стремление П. Дорохова к большой эпической форме, и в данном случае его перекличка с А. Неверовым — это перекличка, так сказать, на равных.

Будучи одногодками, оба начинали до революции с бытового очерка и рассказа, то есть создавали произведения, сосредоточенные на каком-то одном событии, на какой-то центральной ситуации, с помощью которой проверяется герой или группа героев. Эти произведения — в соответствии с законами малой формы — не претендовали на то, чтобы создать «широкоформатный» образ действительности.

Вместе с тем и накануне революции, и в ходе ее в творческом сознании обоих определялась тяга к более емким жанрам, чем очерк или рассказ. Оба искали для себя такие эпические формы, которые позволили бы от единичного (хотя бы и исполненного повышенной значительности) факта перейти к художественному воссозданию целого слоя жизни, будь то семья или семьи на протяжении ряда лет, судьба села и группы сел и деревень, а то и народа в целом.

С учетом сказанного становится понятной та энергия, с которой молодая советская проза стремилась овладеть большой эпической формой — романом. Закономерно поэтому характерное для ряда писателей тех лет стремление создавать такие повести, которые несут в себе неразвернутые возможности именно романа как по количеству действующих лиц, так и по охвату социально-исторической действительности, по повышенной концептуальной значимости эпического изображения.

В этом русле и надлежит рассматривать повесть П. Дорохова «Житье-бытье», которая, согласно авторской датировке, писалась в промежутке между 1914 и 1923 годами. Повесть эта, будучи небольшой по объему, охватывает значительный промежуток времени. Тут и предвоенные годы, и мировая война, и революция, и начало гражданской войны. И все это просвечивает сквозь судьбы одной крестьянской семьи. Личные горести и беды, обрушивающиеся на эту семью, становятся выражением социальных закономерностей эпохи. Все развитие действия направлено на то, чтобы показать, как и Кузьма, и его дочь Дуня перестают быть пассивными жертвами социальной несправедливости, выбирают свой путь, вырабатывают сознательное отношение к исторически меняющейся действительности.