Колчак

На следующий день Колчак побывал на укреплении литера Б и вновь выходил на передовые окопы. Теперь ему удалось более точно рассмотреть, откуда стреляют эти пушки. «Я… могу указать квадрат их установки, – писал он в дневнике, – и если всадить в него 300 бомб из 11-дюймовых и 9-дюймовых мортир – то, конечно, пушки были бы уничтожены – но мы этого сделать не можем; если бы я увидел пушку, я мог бы корректировать и, вероятно, 15–20 снарядов было бы достаточно, чтобы её подбить». 26 ноября Колчак вместе с Хоменко сходил на батарею Крестовой горы, откуда стреляли из 10-дюймовой пушки по гаубицам у горы Сахарная Голова. Видимо, Колчак хотел поделиться с артиллеристами своими наблюдениями. О чём шёл разговор, он не записал. Отметил лишь, что стрельба по японским гаубицам ведётся, «кажется, безуспешно».[339] Действительно, ни одна из них так и не была подбита, хотя некоторые снаряды разорвались в опасной близости. Русским артиллеристам не хватило снарядов для навесной стрельбы и везения.

К 26 ноября почти весь порт-артурский флот был потоплен – за одним исключением. Командир «Севастополя» Н. О. Эссен давно добивался разрешения выйти на внешний рейд. Сразу после потери Высокой Вирен наконец дал разрешение. Трудность, однако, заключалась в громадном недостатке людей и пушек, задействованных на берегу. Вирен и тут сделал уступку: число матросов на корабле было доведено до 200 (вместо 625 по штату), а кроме того, на корабль вернули две пушки среднего калибра. Эссен надеялся прорваться на юг, на соединение с эскадрой 3. П. Рожественского, вышедшей из Кронштадта, но Вирен запретил уходить в море.[340]

Ночь с 25 на 26 ноября была тёмной. Теперь, после разгрома эскадры, японцы не очень бдительно стерегли Порт-Артур с моря. «Севастополь» вышел на внешний рейд, прошёл вдоль Лаотешаня и бросил якорь в бухте Белый Волк, где уже стояли канонерская лодка «Отважный» и уцелевшие миноносцы. Путь был открыт на все стороны, и только категорический приказ адмирала заставил Эссена остаться у Белого Волка.[341]

Наутро неприятель начал ожесточённо обстреливать тяжёлыми снарядами то место в бассейне, где прежде стоял «Севастополь», а он тем временем занимался постановкой сетевого заграждения от мин. Японцы обнаружили его в тот же день, и гаубицы с Панлуншаня пытались его достать, но безуспешно. После этого «Севастополем» занялись японские миноносцы. Четыре ночи подряд он отражал их яростные атаки. Несколько миноносцев было потоплено. И только в ночь со 2 на 3 декабря двум японским миноносцам удалось зайти со стороны берега и выпустить мины в корму «Севастополя», где не было сетей. От полученной пробоины броненосец сел глубже в воду и во время отлива стал касаться грунта. После этого ночные атаки прекратились. Японцы начали устанавливать 11-дюймовую гаубицу специально для «Севастополя», но не успели закончить работу до конца обороны Порт-Артура.[342]

В ночь с 29 на 30 ноября близ Порт-Артура подорвался на мине японский крейсер «Такасаго». Через 23 минуты он затонул. Вызванный по радио другой японский крейсер во мраке бурной и метельной ночи сумел спасти 11 офицеров и 151 члена команды. Погибло 23 офицера и кондуктора и 251 человек команды. В русском морском штабе стали разбираться по картам, откуда там мины, и оказалось, что их поставил лейтенант Колчак на миноносце «Сердитый» в ночь с 26 на 27 августа.[343]

В другое время такой успех, едва ли не второй по значению после потопления двух броненосцев, стал бы главной темой разговоров и воодушевил бы порт-артурцев. Теперь же, на фоне ужасающего разгрома эскадры, на гибель японского крейсера никто не обратил внимания. Колчаку не повезло второй раз: его успех заслонился другим событием, более крупным и горестным. В дневнике Колчака ничего не говорится о потоплении «Такасаго». Похоже, он не знал об этом до конца осады. Но потом он очень гордился этой удачей, упомянул о ней и в автобиографии 1918 года, и на допросе в Иркутске.[344]

Утром 1 декабря Колчак отправился в город за покупками и прошёл в порт. «Я первый раз был там после погрома нашей эскадры, – записал он в дневнике, – я никогда не видел более тяжёлой картины, чем эти четыре броненосца и два крейсера. [Они] лежали полузатопленные, под креном на дне Артурского порта. „Полтава“ лежит прямо, затопленная в полную воду по верхнюю палубу. „Ретвизан“ с креном на левый борт и с кормой, засаженной по башню; „Пересвет“ с развороченными трубами стоит прямо, с затопленной по башню кормой. „Победа“ под большим креном на правый борт и затопленной кормой, рядом с нею, накренившись, и затонувшая „Паллада“; в Остовом [в Восточном] бассейне у стоянки лежит, накренившись, и затопленный „Баян“. В суда попало от 20 до 30 11-дюймовых бомб, разворотивших все внутренние помещения и причинивших огромные пробоины. Когда всё это будет отмщено. Нет слов, чтобы говорить об этом более».[345]