Стемнело. Смирнов зажег костер, сел на бревно. Наташа включила тихую музыку, устроилась рядом. Он обнял ее, поцеловал приятно пахнувшие волосы и, склонив голову на плечо, стал смотреть на огонь. Она смотрела тоже.
– Хочешь, я почитаю тебе стихи? Свои стихи? – спросил он, чувствуя себя совершенно счастливым.
– Конечно, милый, – потерлась бочком об его бок.
Смирнов молчал минуту, припоминая забывшиеся строки, припомнив, начал читать:
– Как хорошо! – опять потерлась бочком Наташа. – Это ты кому написал? Полевой любовнице?
– Да и нет… Был один рабочий у нас в партии. Из морга…
– Из морга!?
– Да, из морга, – отпил Смирнов из третьей баночки. – Он там работал, а к нам приехал в отпуск. Подработать, Приморье посмотреть. И молодая специалистка была. Аня. Они сидели у костра и мяли друг другу руки. И мне показалось, что лучше им уже никогда не будет. А на следующий год я сам влюбился в девушку из другой партии. Не влюбился, а сочинил любовь. Когда она уехала, исправил эти стихи и написал другие. Хочешь послушать? Они мне нравятся.
– Конечно. Ты хорошо читаешь.
Смирнов вспомнил стихи и прочитал:
– Понюхай мои волосы, – помолчав, попросила Наташа. – Я не хочу, чтобы ты забыл их запах.
Смирнов понюхал и заулыбался:
– Теперь не забуду.
– А ты обо мне стихи напишешь?
– Если стану несчастным. Счастливый, я дурею и мычу.
Смирнов уткнулся носом в грудь Наташи и замычал. Она обняла его, поцеловала в голову. Он вырвался, впился в губы.
Потом они сидели и смотрели на догоравший костер.
– Можно, я выпью еще одну баночку? – спросил Смирнов, подбросив в него сучьев.
– Нет, милый, хватит, не надо.
– А вот и нет! Сегодня первый день оставшейся части жизни, сегодня все можно. А завтра отдамся тебе по всем статьям.
На столе оставалось еще три баночки. Смирнов посмотрел на них и заулыбался:
– Смотри, осталось три баночки, как три пути. Направо пойдешь – в морг попадешь, налево пойдешь – вообще пропадешь, прямо пойдешь – всю жизнь проживешь! Какую же выбрать? Подскажи?
– Сам выбирай…
– Морг? Нет! Там противно, там белые, чисто вымытые трупы в пеналах. Не хочу среди них лежать. Может быть, прямо пройти? И прожить всю жизнь? Нет… Прожить всю жизнь, это пошло, это общепринято. Быть как все – это не для меня. Я пойду налево! Я хочу вообще пропасть! Как это здорово! Ты знаешь, я чувствую, что уже пропал, я чувствую, что меня нет, я весь вошел в тебя и сижу счастливый меж твоих клеточек и ничего уже не жду! Я пропал с тобой! Совсем пропал! Как здорово, что ты позволила мне пропасть! И я за это выпью эту прекрасную баночку, я выпью за мою полновластную богиню, а эти оставшиеся баночки пусть хлебнет огонь! Бросив две оставшиеся баночки в огонь, Смирнов опорожнил оставшуюся и закричал:
– Ложись, сейчас будет салют в твою честь, в честь моей королевы!
И, схватив Наташу за руку, отбежал подальше от огня.
Салют был так себе. Банки взорвались неохотно. Наташа смотрела на костер недовольно.
"Не понравилась моя пьяная выходка", – подумал он, виновато глядя, и притянул женщину к себе.
– Ну, понесло, извини…Сам даже не знаю, как это получилось… Накатила дурь из ночи, и все тут…
– Да нет, я просто испугалась – подумала, что рванет… А ты склонен к аффективным действиям…
– Не люблю всего смирного, хоть и Смирнов. Пошли к морю, а?
– Пошли. Возьми только подстилку…
Сердце у Смирнова застучало, предчувствуя радость, он бросился к палатке, вытащил байковое свое одеяло, и, сунув его подмышку, бросился за Наташей.
До моря они не дошли. Они дошли до места, на котором несколько часов назад случилось нечто такое, что выходило за рамки каких бы то ни было приличий. Дошли до него, взявшись за руки, посмотрели друг на друга и тут же забыли обо всем на свете.
30.