Кол Будды

- Не врал Евгений, не врал, значит, не врет и с колом!

36.

Вечером они лежали в своей комнате, пили дорогое французское вино, и говорили ни о чем. Потом был ужин, и долгая прогулка к морю. Заснули в третьем часу ночи. Утром, еще затемно, Смирнову стало тревожно, он проснулся и увидел, что Наташи нет, как и ее вещей. Взгляд его, поблуждав по становившейся все более и более ненавистной комнате, остановился на рюкзаке, видневшемся в приоткрытом шкафу.

Он тяжело встал, подошел к нему, порылся.

Кола Будды не было.

Она его унесла.

Несколько минут он сидел на полу, тупо глядя перед собой. Потом попытался рассмеяться, но получилось рыдание.

Он все придумал, и дума кончилась.

Он сочинил очередную Наташу, он сочинил любовь, он придумал кол, его убивший, убивший на время, но убивший.

Он все придумал.

А все придуманное, не сделанное, рано или поздно рассыпается в пыль. И Наташа рассыпалась, ее унесло ветром, и он сидит теперь, одинокий, и думает, что сочинить еще, сочинить, чтобы обмануть себя, чтобы не страдать так нестерпимо.

Он, конечно, сочинит.

Потом.

Потом он опять что-нибудь придумает. Очередную сказку, очередную женщину. Ведь та Наташа, с которой он мальчиком целовался под плакучими ивами, никуда не ушла, она есть в природе, она существует где-то...

Она в воздухе. Она растворена в нем.

Ее не может не быть.

Нет, может.

Ее же нет... Она ушла.

Стало невыносимо. Он вскочил, походил по комнате, постоял у окна, глядя на темную, бессолнечную природу и остро чувствуя лбом равнодушную прохладу стекла.

- Вон отсюда, - шептал он себе, - немедленно вон, и каждый день по двадцать пять километров под дождем и солнцем, двадцать пять километров пехом, чтобы ни о чем не думать. И к Сухуми или Гаграм никакой Галочки, не пожелавшей стать Наташей, в голове не останется. Она выветрится ветром, вымоется дождем, выестся соленым потом.

Почувствовав себя упрямо идущим, идущим, не взирая ни на что, идущим, как всегда, он ожил, бросился собирать вещи и запихивать их в рюкзак. Завязав его, осмотрел комнату, и под кроватью, с Наташиной стороны, увидел ее заколку.

Ему захотелось прикоснуться к ней, подержать в руках, но, пересилив себя, он пошел прочь.

37.

Далеко Смирнов не ушел. На дорожке, ведущей к конторе пансионата, его остановили двое мужчин.

- А ты куда намылился? - загородив путь, удивился один из них, здоровый, с рваным шрамом на щеке. - Давай назад, каляка к тебе есть. И не ерзай, а то покалечим.

Смирнов обернулся на хруст ветки и увидел в кустах человека со странно загнутыми вниз ушами. Он, явно главный в компании, стоял, гнусно улыбаясь и поигрывая пистолетом. В другой раз Смирнов рванул бы в лес напропалую, на авось, и ушел, точно ушел бы, раненый - не раненый, оставив в презент бандитам свой несчастный перелатаный белыми нитками рюкзак, но в это утро ему было все равно. Криво усмехнувшись, он повернулся и пошел к домику, в котором провел день с Наташей.

Нет, с Галочкой.

- Вот почему она ушла... - думал он, неспешно шагая. - Олег приказал ей унести кол, чтобы эти мордовороты случайно не осквернили амулет, вогнав в мою задницу. Или чтобы я со злости не подарил его этим странным ушам. А что если... Что если действительно рассказать главарю о нем? Сказать, что если они вернут кол мне, то я подарю его, предварительно научив им пользоваться? Вбивать, ха-ха, в землю? Нет, не получится. Уши у него обломанные, лапша свалится. Но попробовать можно.

Однако говорить Евгению Евгеньевичу не удалось. Как только он вошел в дом, его свалили ударом в спину, тут же связали руки и заклеили рот липкой лентой. Посадив пленника у стенки на пол, бандиты - человек с ушами и тот, который остановил Смирнова - расселись по креслам. Третий бандит ушел. Видимо, на стрему.

- Ты, козел, допер, что нам от тебя надо? - спросили "уши", выдержав паузу.

Смирнов покивал. Вопрошавший нехотя встал, подошел к жертве и со всех сил ударил в ребра ногой.

Смирнов упал на бок.

Он был растерян. Такого с ним еще не было. Его никогда не связывали и не были ногой в ребра.

"Только бы зубы не выбили, - подумал он, претерпев боль и усевшись в прежнее положение. - Всю жизнь берег, чистил..."

- Нет, ты допер, что нам от тебя надо? - спросил верзила со шрамом, придвинув лицо, искаженное гримасой ненависти и презрения.

Смирнов решил не кивать, но ребрам его лучше не стало.

Тот же самый вопрос ему задавали с различными вариациями раз пятнадцать. По крайней мере, он досчитал до пятнадцати, прежде чем потерять сознание от удара винной бутылкой по голове.

38.

Наташа проснулась под утро. Он спал, сладко прижав к ней бедро.

Она осторожно поцеловала его в губы.

Он, отвернувшись, пробормотал: "Я все придумал, все... Какая ты любимая..."

С трудом сдержав слезы, она поднялась с кровати, оделась, стараясь не шуметь, собрала вещи и, напоследок посмотрев на посапывающего Смирнова, пошла к берегу.

На душе было нехорошо, очень нехорошо.

Всем своим существом и более всего спиной она чувствовала кол, притаившийся в рюкзаке.