Борис Петрович скривил лицо хозяйской улыбкой.
- Реакция адекватная, вы, и в самом деле, умница. Приятно иметь дело с умным человеком.
- Спасибо за комплимент, - автоматически сказал Смирнов, вглядываясь в глаза утопающего хозяина жизни.
- Я вижу, вы полагаете, что это я подстроил, - понял тот немой его вопрос. - Чепуха. Просто Валентина смогла добраться только до гостевой спальни, и Виктор поселил вас здесь.
- А чего я еще не знаю?
- Вечером мне позвонили из Москвы. Моя карьера кончена.
Смирнов задумался, глядя на Толстый мыс, сиявший огнями санаториев. "Прямо из Гоголя... Моя карьера кончена. То есть еще несколько дней в этом коттедже, и все. Никаких заседаний Правительства, никаких рукопожатий Президента, никакого телевидения и официальных поездок в Европу, никаких мигалок, дач и прочее. Вместо всего этого небольшая фирма, контролируемая бандитами, постоянно выключенный телевизор, чтобы не видеть "их" самодовольных рож, и мысли, мысли, безжалостно сжимающие сердце".
- Вы что молчите? - привлек Борис Петрович его взор.
- Я чувствую, вы попытаетесь в полной мере использовать власть надо мной, которую получили, по вашим словам, случайно. Дохнуть, так не одному, да?
- А это идея! Последний день жизни и полная власть над жизнью одного, нет, трех человек.
- Почему полная? Может, я предпочту тюрьму вашему обществу.
- Да, вы можете это сделать, я вижу. И потому постараюсь быть деликатнее, чтобы вы все не испортили.
- Постараетесь быть деликатнее в игре, со мной, мышкой?
- Ну да. Кстати, как вам Серафима?
- Она не далась.
- И Валентина тоже?
-До нее вообще дело не доходило. Спиной кое-что почувствовал и все.
Борис Петрович задумался. Если между Серафимой и Смирновым ничего не было, то изнасилование уже не пришьешь. Только попытку. А за попытку в Москве не пожалеют. И кинут на самое дно.
Смирнов пытался думать о Валентине. Ему было неловко, что все так получилось. Эта кровь... Хотелось к ней прикоснуться, попросить прощения. В ней было что-то такое. В ней было счастье. Где-то внутри. Небольшой такой сияющий слиточек. Небольшой, но весомый и дорогой.
- А давайте сыграем в карты? - прочувствовал Борис Петрович тему его размышлений. - На одну из них?
- Вы ставите женщин, а я что?
- Как что? Жизнь.
- Не хочу. У меня не встанет в этом контексте.
- Ну хорошо, тогда давайте на минет. Если вы выиграете, то Серафима, ну, или Валентина, сделают вам минет.
- Не хочу. Я эстет. По крайней мере, в вашем обществе.
- Вы плохо оцениваете ситуацию. Сейчас я вызову милицию, и вас посадят на восемь лет. Из тюрьмы вы выйдете дряхлым стариком с никуда не годной прямой кишкой и заискивающим взглядом.
- Ну и пусть. Напишу об этом книгу.
- Вы писатель?!
- Десять приключенческих книг написал. Четыре из них издано.
- Как интересно! - глаза Бориса Петровича зажглись. - Вы знаете, я тоже накропал книгу о жизни, но как-то не решился показать ее специалистам.
- О чем она? - Смирнов надеялся перевести разговор и ситуацию в более оптимистичное для него русло.
- Как бы вам сказать... Ну, вы хорошо знаете, что человеческие органы трансплантируют. То есть сейчас умерших людей практически полностью разбирают на составные части. Руки, ноги, сердце, почки, печень, даже мясо и так далее. И всем это кажется нормальным и, более того, полезным явлением. А в своей книге я развил эту ситуацию до предела - общество утилизирует своих почивших членов стопроцентно. И это считается нормальным, все довольны, хотя бы потому, что появился действенный механизм демографического контроля, основанный на оптимально применяемой эвтаназии, сокращено животноводство коровы, овцы уже не вытаптывают природу, а домашняя птица, как, кстати, и буренки, не разносит всяческую опасную заразу. Более того, люди испытывают моральное удовлетворение, зная, что после смерти они будут востребованы, что они перейдут в кого-то своей плотью, и будут жить дальше... У Омара Хайяма на этот счет есть хорошие строки:
Когда умрем, наш прах пойдет на кирпичи,
И кто-нибудь себе из них хоромы сложит.
- А нет у вас в книге сцены "Киев. Очередь за окороком "Черномырдин""? - усмехнулся Смирнов. Он тоже любил развивать ситуации до предела.
Борис Петрович радостно засмеялся:
- Да, есть такая сцена! И еще сцена в столовой Белого Дома. Там раздатчица кричит: "Отбивная из Зюганова кончилась, остались только пельмени из Ростроповича с Вишневской" - Ростропович в завещании просил заморозить его в случае, если он почиет первым, просил, чтобы до конца быть с Галиной, чтобы в последний путь отправиться с ней в одном кулинарном ансамбле.
Смирнов сделал лицо восторженным, и Борис Петрович это оценил.
- Нет, знаете, Евгений Евгеньевич, с вами приятно разговаривать! Так во что мы будем играть? Преферанс? Покер? Дурак? Вы, наверное, предпочтете преферанс? Все геологи играют в преферанс.
- С болваном?
- Почему с болваном? С Виктором.
- За дурака меня держите? Играть на жизнь с вами и вашим верным телохранителем? Увольте!
- Ну, можно в покер...
- Не люблю я этот покер. Во всех фильмах в него мухлюют. Помните "Смешную девчонку" с Барброй Стрейзанд?