Кокон

С фруктовой корзиной и набором укрепляющих витаминов мы пришли в гости к родителям дядюшки Линя. Открыла его мать, мы звонили заранее, поэтому она совершенно точно знала, что мы придем, но вид приняла крайне изумленный:

– И зачем было понапрасну мотаться, я же говорила, это ни к чему…

– Мы вас не разбудили? Наверное, вы прилегли после обеда? – улыбаясь, сказала мама. – Мы вышли сразу, как поели, но еще прогулялись тут немного, чтобы не тревожить ваш сон.

Мать дядюшки Линя не стала продолжать этот обмен любезностями, на секунду замялась, но потом все же впустила нас.

Дядюшка Линь вышел из комнаты, кивнул нам, затем добавил к кивку слабую улыбку. Его отец мельком взглянул на нас с балкона и снова принялся кормить своих птиц. Мама отдала подарки матери дядюшки Линя, та даже не попыталась отказаться, просто поставила их на пол:

– У нас все есть, зачем было тратиться понапрасну?

Дядюшка Линь налил нам по стакану воды, принес стул и сел в дальнем конце комнаты. Его мать расположилась чуть впереди, как будто собралась выступать от его имени. Мы с мамой сидели, утонув в подушках низенького дивана, оттуда казалось, что хозяева дома восседают на вершине горы.

Мама задрала голову и, улыбаясь, сказала:

– Я привела Цзяци извиниться… Ребенок с детства избалованный, сбежала из дома, ни слова не сказав, а взрослые ее повсюду ищут. Наделала бед, бестолковая девочка… – Мама замолчала, но хозяева оставались совершенно безучастны, и она добавила: – Я до того извелась, что больше и думать ни о чем не могла, забыла о таком важном деле, и вы через меня пострадали…

Мать дядюшки Линя нахмурилась, словно ей пришлось заново погрузиться в эти неприятные воспоминания, открыла было рот, чтобы пристыдить нас, но сдержалась. Все-таки воспитанный человек, а была бы на ее месте какая-нибудь хабалка, давно бы осыпала нас бранью. Жаль, что воспитание не смягчает сердце. Из-за прекрасных манер ледяное лицо этой женщины казалось еще беспощаднее.

Мама набралась смелости и сказала:

– Я очень виновата, что со свадьбой так вышло, но сейчас Цзяци поправилась…

Мать дядюшки Линя махнула рукой и холодно проговорила:

– Да что там, столько времени прошло, зачем ворошить старое?

Мама испуганно посмотрела на дядюшку Линя. Он тихо разглядывал не то свой тапок, не то пятнышко на полу и как будто отодвинулся еще дальше, словно этот разговор вовсе его не касается.

И тут я услышала свой громкий голос:

– Извините! Это я виновата!

Все даже вздрогнули от неожиданности. Отец дядюшки Линя обернулся. Мать дядюшки Линя слабо вздохнула:

– Тут нет виноватых или правых, просто судьба распорядилась иначе. Не нужно больше спорить с судьбой. – Она договорила, и в комнате повисла тишина.

Мама поняла, что дело ее проиграно, и бессильно откинулась на спинку дивана. Опустив голову, я увидела, как дрожат коричневые горошины на ее платье, – еще миг, и они со стуком покатятся по полу.

Потом мы поднялись с дивана и стали прощаться. Дядюшка Линь сказал, что проводит нас. Я ждала маму во дворе, пока они с дядюшкой Линем стояли под козырьком подъезда и тихо прощались. Обменялись всего парой фраз, а небо уже потемнело, точно знало, чем кончится эта пьеса, и нетерпеливо опускало занавес, торопя финал. Я обернулась, мама спешила ко мне, ее зеленое платье вымокло в густых сумерках, очертания размылись; она приближалась, но силуэт с каждым шагом становился меньше, казалось, еще немного – и он совсем растает в небе. И само небо будто налилось горечью.

Но дядюшку Линя я видела хорошо, он стоял на месте и махал мне рукой. Я тоже ему махнула, особой привязанности между нами никогда не было, но мысль о том, что больше мы никогда не увидимся, все-таки немного огорчала. Мама была уже рядом, и дядюшка Линь скрылся в подъезде.

– Идем, – сказала мама, по ее лицу катились слезы.

Мы молча шли к автобусной остановке. Поднялся ветер, и бант на мамином платье вдруг оживился, ленты заплясали языками пламени, взвились к маминому лицу. Мы встали у маршрутной таблички, люди вокруг удивленно нас разглядывали – для платьев и правда было еще рановато. Я дрожала от холода. Мамино платье было совсем тоненьким, но она даже не замечала, что мерзнет. Я тихо взяла ее повисшую руку. Пустая, голая ладонь, которая ничего не смогла удержать.

Сердце у меня упало, я вдруг поняла, что вся любовь, отведенная маме в этой жизни, иссякла.

Я торопливо выдернула руку, захотелось убежать, и чем дальше от мамы, тем лучше, я была как преступник, который спешит скрыться с места преступления. Но ее безвольная слабая рука вдруг шевельнулась и из последних сил схватила меня за запястье. Едва не закричав, я испуганно вскинула голову.

– Автобус приехал, – глядя куда-то перед собой, пробормотала мама и потащила меня в толпу.