Койот Санрайз

Я, Сальвадор, Вэл и Лестер стояли на обочине, дожидаясь окончательного диагноза. Солнышко светило, небо было голубое, воздух пах соснами – а меня всю скрутило от беспокойства. Сердце в груди громко тикало, отсчитывая, сколько у меня остается часов, минут и секунд. Если верить телефону Лестера, до Поплин-Спрингс восемь часов езды, если нигде не останавливаться. Сейчас два часа дня. На следующее утро парк и моя коробка памяти – со всем, что невозможно восстановить, – будут уничтожены навеки. Если вспомнить, что едем мы из самой Флориды, до дома остается всего ничего. Но если наш автобус встал намертво и уже не оживет, мы, считай, все равно что на Луне.

Родео поленился вставать: просто уселся на гравий, привалившись спиной к колесу Яджер, вытер руки ветошью. Глянул на меня, щурясь, и отвернулся.

– Ну? – спросил Лестер.

Родео покачал головой, снова посмотрел на меня.

– Извини, мотылек, – вот и все, что он сказал. Слезы обожгли мне глаза.

– «Извини» – за что? – потребовал ответа Сальвадор.

– Извини, ремонт предстоит серьезный. Лопнула тормозная трубка. Мне нужны запчасти. Запчасти, которые тут вряд ли найдешь, – добавил он, обводя рукой окрестности.

– Значит… Что вы имеете в виду? – спросил Сальвадор, хотя, по-моему, он, как и все мы, прекрасно понимал, что хочет сказать Родео.

Родео шумно вздохнул: – Что я имею в виду… Нам не успеть – вот что я имею в виду… Вовремя все равно не доберемся. Чтобы снова раскочегарить нашу колымагу, понадобится не меньше двух дней. Мне очень жаль, ежевичка.

Он сказал: «Мне очень жаль». Сказал, видите ли, что ему очень жаль. Но я почему-то не была в этом уверена.

Мои руки, только что нервно теребившие косу, обреченно опустились. Глаза жгло, горло перехватывало, дыхание было прерывистым, я захлебывалась воздухом. Нет. Нет, нет, нет.

Лестер цокнул языком, покачал головой, повернулся к нам спиной.

Но Сальвадор не сдавался:

– А разве вы не можете, это самое, залатать трубку? Хоть на время?

– Нет, чувак, тормозную трубку не залатаешь. А я никуда не поеду без надежных тормозов. Особенно после сегодняшнего.

– Но разве Койот не может поехать… ну, не знаю, на рейсовом автобусе или еще как-нибудь?

Родео покачал головой:

– Нет, чувак. Без меня она никуда не поедет. А я никуда не поеду без Яджер. Яджер – наш дом, наша жизнь, у нее на борту все, что у нас есть. И потом – как же Айван? Не-ет. Мне очень жаль. Но мы оба застрянем тут на все то время, пока Яджер не тронется с места.

Я отвернулась. Потому что поняла.

Родео беспокоился не за Айвана. И не за наши пожитки.

Он беспокоился о себе.

Я уверена: насчет тормозов он не соврал. И насчет времени на ремонт тоже. Но я знаю: насчет того, что ему жаль, он соврал. Его ни чуточки не огорчало, что мы не доберемся домой вовремя. Его ни чуточки не огорчало, что ему не придется ворошить воспоминания, которые он так старательно похоронил.

Я скрипнула зубами.

Скорее всего, он надеялся, что подвернется отговорка, шанс отменить поездку. Могу поклясться, он молил судьбу, чтобы она подбросила ему шанс взять обещание назад.

Но я не позволю ему воспользоваться отговоркой. Фиг. Живи так, чтоб ни о чем не жалеть, сестренка.

– Я знаю, что делать, – сказала я. – Знаю, как починить тормоза.

– Погоди-ка, мишка-малышка, не можем же мы просто… – начал было Родео, но я повернулась на пятках – аж гравий заскрипел. Повернулась к нему спиной. Хватит с меня его штучек.

– Лестер, – сказала я, – достань телефон. Пожалуйста.

Я знала, что один шанс починить старушку Яджер у нас есть. Где в принципе есть запчасти для школьных автобусов, а может, даже механик, умеющий их чинить? В дирекции школьного округа. Элементарно.[22]

Мы с Родео уже это испробовали. Когда нам требовались запчасти или совет специалиста, мы звонили в ближайший школьный округ, просили соединить с гаражом и в большинстве случаев натыкались на людей, которые очень рады были помочь и очень интересовались тем, как мы переделали Яджер.

Я потюкала по телефону Лестера, нашла телефонный номер ближайшего школьного округа. Нажала вызов и, услышав долгие гудки, сунула мобильник Родео. А он все это время сидел обмякший, с усталым, ничего не выражавшим лицом.

Мы ждали, пока Родео, щурясь, всматривался в горизонт, прижав телефон к уху. Спустя некоторое время он покачал головой и нажал отбой.

– Не берут трубку, – сказал он, безразлично пожав плечами. – Сейчас август. В августе в школах у всех отпуск. Безнадега, мотылек.

Я кусала нижнюю губу, дышала через нос, часто-часто.

Родео посмотрел на меня снизу вверх, и в этот миг я не увидела в его волшебных глазах ничегошеньки волшебного.

Отвернулась, уставилась на холмы: с разбитым сердцем, но с кучей мыслей в голове.

Безнадега. До чего же противное слово, подумала я.

И правда, там, на обочине, когда подмоги не было и не предвиделось, казалось, что надежды нет.

Но вот в чем штука: надежда – все равно что окурки на парковках. Она есть всегда, если хорошенько поискать.

Меня осенило. Я снова крутанулась на пятках. И заговорила. Заговорила с Лестером и Сальвадором:

– Школы нам не нужны. Нужен только автобусный механик.