— Я, гражданин начальник, никого не оскорбляла. День рождение моё сегодня. Отметила малость и пела потихонечку. Я — человек свободный.
— Ну вот и посоветуй мне, человек свободный, — ласковым голосом сказал майор, подошедший из глубины. — Двое детей у тебя, дети заботы требуют, в школу должны ходить, как полагается. Ну чего ради понесло тебя в Москву, вино пить из горлышка, на вокзале песни распевать? Что нам делать с такими матерями?
— Пятнадцать суток дашь, начальник?
Я уж не заметил, чем кончилась эта дискуссия, потому что именно в этот момент произошло радостное событие.
Я все шарил по карманам, соображая, где может быть паспорт. Очень уж не хотелось мне, сразу после окончательного разрыва с Эрой, бежать к ней же: “Извините, ссорясь с вами, я паспорт не забыл ли на столе?” Шарил по карманам, по куртке хлопал. Вдруг чувствую: что-то твёрдое под рукой, прямоугольное. Вот он, миленький!
Короче, подкладка отпоролась у внутреннего кармана. Я вовремя не зашил — такое бывает у холостяков; когда совал паспорт, он провалился мимо кармана под борт. Вот хорошо, ничего не пропало. И сезонка тут же.
И, когда до меня дошла очередь, я уверенно протянул документы дежурному:
— Извините за беспокойство, товарищ лейтенант, произошло недоразумение. Билет у меня был, но провалился под подкладку.
Ещё добавил какие-то речи укоризненные, что всё-таки в людях разбираться надо, не подозревать в каждом четырехкопеечного жулика.
Дежурный взял билет, внимательно прочёл, зачем-то посмотрел на меня ещё внимательнее, изучил все страницы паспорта, ещё раз пытливо оглядел меня, передал майору, процедура повторилась.
— Где вы работаете? — спросил майор.
— В институте зоопсихологии, аспирант.
— Где родились?
— Там же написано.
— Но я вас спрашиваю.
Ответил.
— И вы утверждаете, что это ваш паспорт? — спросил майор своим ласковым голосом.
И тут я сообразил, что попал в историю. Паспорт-то был мой, а лицо у меня чужое — лицо артиста Карачарова.
— Я наклеил очень неудачное фото, — сказал я. — Вы, наверное, обратили внимание, что сходства мало? Действительно, бывают недоразумения.
— Справедливо, очень и очень неудачный у вас фотограф, — согласился майор охотно. — Вы черноглазый, горбоносый, у вас тип южный, не кавказский, но близкий к тому, донской, пожалуй, ростовский. А фотограф сделал бледного ленинградца в очках, глаза светлые, светлые волосы ёжиком. Неужели ретушировать нельзя было как следует? Большая небрежность с вашей стороны наклеить такое фото. Безусловно, были и будут недоразумения. Давайте, уж если мы встретились с вами, выясним все до конца. К счастью, вы живёте недалеко. Сейчас мы вызовем дворника, опросим соседей, установим вашу личность…
В общем, я попался безнадёжно. Личность мою никто не установит. Для соседей я — гость Юры Кудеярова. Гость разгуливает с паспортом хозяина — это ещё подозрительнее. Единственный выход сказать правду.
— Товарищ майор, — сказал я, — с этим фото связаны некоторые очень серьёзные обстоятельства. О них не расскажешь сразу, и нельзя рассказывать всем. Можете вы меня пригласить в свой кабинет, чтобы я изложил все по порядку.
И поведал я этому внимательному, мягкому майору истину. Нет, не всю. Примерно в том объёме, как вам, то, что имел право сказать. Сказал, что я — единственный в мире человек, могущий менять свою внешность по желанию, что, думая о Карачарове, глядя на его фильмы, я становлюсь похожим на него. Вот такой у меня дар или, можно сказать, болезнь, ненормальность. И до сих пор я его скрывал, испытывал, потому что сам не знаю: на пользу этот дар человечеству или во вред?
Майор выслушал меня с выражением серьёзного сочувствия.
— А теперь войдите в моё положение, — сказал он. — Допустим, я вам поверил, я даже склонен поверить. Из практики знаю, что задержанные придумывают правдоподобные оправдания. Вы приводите неправдоподобное, сверхфантастическое объяснение — это уже подкупает. Но войдите в моё положение. Сидит у меня в отделении человек, не похожий на фото в паспорте. Что приходит в голову мне, практическому работнику милиции, чьё мышление очень испорчено постоянным общением с правонарушителями? Мне приходит в голову, что вы — некто, скрывающий своё подлинное имя, и что Кудеяров одолжил вам свой паспорт. Мне приходит в голову, что вы добыли паспорт Кудеярова недозволенными средствами, может быть, применив насильственные действия. Я обязан, просто обязан провести дознание. Как вы опровергаете мои подозрения? Сказкой. И признаете, что никто этой сказки не подтвердит: ни сослуживцы, ни соседи по дому. Вот и рассудите, как должен я поступить, охранитель покоя честных граждан? Посоветуйте.
Я вздохнул, вспомнив ту женщину, которая посоветовала посадить её на пятнадцать суток.
— Посадите меня на трое суток, — сказал я. — Через трое суток у меня будет прежнее лицо, как на карточке.
— Без предъявления обвинения я могу задержать вас только на двадцать четыре часа для выяснения личности.
— Изменения будут заметны через двадцать четыре часа, — сказал я. — Даже к утру будут заметны.