Когда всё кончилось

Рядом стояли кровати, два шкафа с зеркальными дверцами, мягкие кресла из гостиной и красивый умывальник, с которого по целым дням не снимали мокрой тряпки. Все выглядело словно накануне Пасхи, наступившей почему-то в сентябре. Сразу после обеда темнело, и комната погружалась во мрак; сознание тоже было омрачено, мысли — спутаны, и казалось Миреле, что все, совершающееся вокруг, происходило когда-то давно, пять-шесть лет назад.

А тут еще вышла история с книжкой, с древнееврейскою книжкой; прислал ее Герц, и пахла она новой бумагой, свежей типографской краской и чужим молодым мужчиной.

Почтальон принес ее вместе с прочей корреспонденцией к свекрови на дом. Все столпились возле книжки и глядели на нее со страхом, словно на живое существо. Кто-то обратил внимание на сделанную твердою мужской рукой надпись на конверте:

— Гляньте-ка: пакет адресован не на имя Шмулика — это нарочно.

А потом пошли толки:

— Впрочем, чему удивляться? Каждый понимает, что такие особы, как Миреле, до замужества имеют кавалеров.

Книга долго лежала на столе, и окружающим казалась она подброшенным живым плодом чьего-то тайного греха. Всем видом своим говорила она о грешной связи Миреле с каким-то незнакомцем, и домашние не знали, что с этой книжкой сделать.

— Может быть, не отсылать ее Миреле до приезда Якова-Иосифа?

В конце концов решено было все же книгу отослать. Миреле странно взволновал и смутил этот подарок. Быстро оделась она и отправилась было на телеграф, но вернулась с дороги и послала служанку к свекрови, наказывая ей:

— Спроси насчет письма — слышишь? Вместе с книгой — скажи — должно было получиться письмо.

У свекрови в доме начали судить да рядить по поводу Миреле и втихомолку устраивали маленькие семейные совещания:

— Ничего не поделаешь: надо переговорить со Шмуликом и объяснить ему, что так дальше жить нельзя.

Все сошлись на одном: пока нельзя подавать виду, что все знают о сцене, происшедшей между ним и Миреле в субботу ночью. Долго соображали, кого бы послать к Шмулику на завод, и решили наконец последовать совету Мириам Любашиц:

— Пожалуй, Мириам права: лучше всего будет, если поедет младший Любашиц-студент.

Как-то под вечер вернулся студент Любашиц весь в пыли с винокуренного завода. У него был смущенно-улыбающийся вид человека, взявшего на себя не совсем подходящее поручение; когда его увели в отдаленную комнату, он стал рассказывать:

— Ну вот, толковал я там со Шмуликом…

Его обступили почти все взрослые члены семьи со свекровью и Мириам во главе. Посторонние не были допущены, а детвору попросту выгнали из комнаты; взоры окружающих приковались к сконфуженно-улыбающемуся лицу посланца.

— Вы говорите, что у Шмулика выступили слезы на глазах, когда он вас увидел?

Студент Любашиц был рослый, грузный, плотный блондин, как все Любашицы. Он стоял, прислонясь широкой спиной к несгораемому шкафу, и, видимо, был очень утомлен с дороги. Он был немного поэтом, печатал стихи в студенческих сборниках и оттого считал нужным брить усы, был отчаянным любителем всяких споров и составил себе особое, оригинальное мнение о Толстом. Теперь он рассказывал о Шмулике с таким наивно-улыбающимся лицом, какое бывало у него обычно под хмельком, и, казалось, — вот-вот в красивых голубых глазах его блеснут слезы.

Увидя его, Шмулик воскликнул:

— Вот тебе на — Саул! Какими судьбами?

Шмулик, видно, думал, что все знают, почему он не возвращается домой, и ужасно конфузился перед гостем; а потом, когда, прогуливаясь с ним по заводу, Любашиц упомянул в разговоре имя Миреле, Шмулик взял его под руку и заговорил так тихо и странно, что поневоле сердце сжималось.

— Ты пойми меня, Саул, голубчик, — сказал он, — Миреле — совершенно никудышный человек, это верно, но она может быть очень доброй, когда того захочет…

Шмулик смолк, и слезы выступили у него на глазах; потом он снова взял гостя под руку и сказал:

— Знаешь, Саул, таких людей, как Миреле, мало на свете… Беда только в том, что она меня считает дураком… круглым дураком…

Глава пятая

Шмулик действительно не показывался на глаза; прямо с завода отправился он с быками в Варшаву.

В связи с необычайно оживленной ярмаркой посыпались к Зайденовским телеграммы. Шмулик, как ловкий купец, сразу заломил за свой товар высокую цену и решил остаться на вторую неделю ярмарки, требуя, чтоб ему прислали из ближайших и отдаленных скотных дворов быков подороднее.

У свекра в кабинете шли совещания по целым дням. Даже детворе был открыт доступ, и старшие шутливо осведомлялись у самого младшего шестилетнего сынка, от которого за версту несло отрубями и конюшней и которого мать частенько шлепала:

— Ну, что скажешь, бесенок бесхвостый: послать Шмулику волов или нет?

Радостное возбуждение царило в семье.

— Что и говорить: коли Бог поможет и ярмарка сойдет хорошо — клади сразу в карман целый капитал.

Свекровь отправилась к Миреле под предлогом, что необходимо взглянуть, не слишком ли темны вышли потолки. Застав Миреле на кушетке в загроможденной мебелью столовой, она сообщила ей, что Шмулик в Варшаве и семья собирается писать ему.