Когда всё кончилось

В сверкающих чистотой комнатах все было аккуратно прибрано в ожидании приезда Шмулика. Стол в столовой был накрыт праздничной голубой скатертью. Но Миреле в небрежной позе на кушетке казалась чуждою всей этой обстановке. И невольно Мончик перенес свою тревогу со Шмулика на нее, и странной грустью сжалось его сердце при виде навощенных полов и аккуратно расставленных стульев.

Он долго просидел возле нее, притворяясь, что ничего не замечает, и пространно рассказывал о своих делах, о живущих с ним матери, сестре и маленьком братишке, которые остались на его руках после смерти отца, оставившего сыну сильно запутанные дела.

— Сестра моя, — рассказывал Мончик, — всего на два года моложе меня. Она смуглянка, совсем цыганка, и такая отчаянная болтушка — по целым дням, знай себе мелет, что твоя мельница. Целый год после окончания гимназии просидела она дома, ругая курсисток на чем свет стоит. А нынешней зимой пришло ей вдруг в голову, что у нее хороший голос, и она начала брать у профессора уроки пения.

Миреле смотрела на его подвижное, озабоченное лицо и равнодушно ждала, что будет дальше. С каждой минутой яснее ей становилось, что он подослан теткой, и она, недоумевая, все ждала вопроса: «Ну, а что вы думаете относительно Шмулика? Чем все это кончится?»

Но он, рассеянно на нее поглядывая, быстро говорил совсем об ином, и временами казалось, что он завел эту болтовню без задней мысли, а просто, чтобы немного ее поразвлечь.

— Я себя не считаю знатоком музыки, но голоса сестры равнодушно слышать не могу. Какой-то сплошной визг, волна звуков не грудных, а горловых и носовых. Прошу я ее: не пой, когда я дома… А она сейчас в слезы, обижается и жалуется на меня своим знакомым: родной брат, должен был бы оказать поддержку, а он не только не проявляет сочувствия, а просто хочет уничтожить самое дорогое, что есть у нее в жизни…

Мончик моментами замолкал, озабоченно поглядывал на Миреле и что-то соображал; наконец, он совсем умолк, опустил глаза и принялся разглаживать голубую скатерть. Молчание становилось неловким и тягостным. Слышно было, как на кухне свекровь допытывалась у служанки, постелено ли чистое белье, как затем прошла она со своей горничной в спальню, долго возилась у шкафа, подбирая нужный ключ и, наконец, переменив вместе с прислугой постельное белье, ни на кого не глядя, ушла домой.

Мончик задумчиво простился с Миреле и направился к дяде Якову-Иосифу. В передней какой-то вежливый молодой человек протянул ему руку, но Мончик удивленно взглянул на него, не узнавая, и тотчас же ушел в отдаленную комнату, где снова обступила его орава женщин. Широко открытыми, блестящими черными глазами, подернутыми дымкой мечтательности, уставился он на окружающих.

— Чего вы все хотите от Миреле? Я просидел теперь у нее целый час и, правду говоря, не решусь сказать, кому из них двоих хуже — Шмулику или Миреле…

А когда женщины, удивленно на него взглянув, стали плести чушь, он сосредоточенно зашагал по комнате, не обращая на них внимания. Потом вдруг что-то вспомнил и обернулся к ним, подняв кверху палец.

— О, она умница, — сказал он, словно грозя пальцем кому-то невидимому, — она — тонкая штучка… Раньше я этого не замечал…

Миреле видела, как он, погруженный в мечтательное раздумье, направлялся к трамваю мимо окон ее дома. Что-то вдруг ее осенило, и она, постучав в окно, окликнула его и позвала снова к себе:

— Вы только признайтесь: может быть, вы заняты, тогда я вас не задерживаю, — мы поболтаем как-нибудь в другой раз.

Глаза ее глядели так, словно что-то затаили; а он, Мончик, стоял перед нею, чувствуя на себе этот взгляд, сознавал, что ему крайне некогда, и все же бормотал, стараясь быть вежливым:

— Да нет, почему же? Я ничуть не тороплюсь… Я охотно…

Миреле возбуждала в нем необычайное уважение. Посидев у нее немного, он отправился вместе с нею в город, и когда она предложила встретиться на следующий день, он опять выказал себя джентльменом и обещал прийти. Все время смущала его мысль, что она, будучи с ним, думает о чем-то своем, тайном, и что он, как друг Шмулика, обязан открыть ему глаза на то, что эта интересная и умная женщина совсем ему, Шмулику, не пара. Но, проводив Миреле домой и возвращаясь к трамваю, он позабыл обо всем этом и стал думать о своих делах. В освещенном переполненном трамвае к нему подсел молодой человек, недавно попавшийся ему в передней у дяди Якова-Иосифа, и завел разговор о делах. Мончик глядел на него вытаращенными глазами и дивился самому себе:

— Конечно, мне приходится за день видеть сотни купцов, но ведь это же ни на что не похоже — не узнавать людей!

Глава шестая

Через несколько дней Миреле опять отправилась поздно вечером с Мончиком в город. Прогуливаясь с ним по главной улице, она увидела издали на пустынном перекрестке Натана Геллера. Он стоял один в широком осеннем пальто; вид у него был сильно подавленный; он в упор глядел на нее.