Когда я говорю, что не являюсь паранормалистом, я использую это слово так, как его используют в обычном сегодняшнем дискурсе. Мы живем во времена, когда среди несведущих людей растет интерес к самым причудливым идеям и верованиям, достоверность которых, по мнению всего научного сообщества, стремится к нулю. Именно эту весьма туманно очерченную область безумной науки писатели и телеведущие имеют в виду, произнося термин «паранормальное».
Надо ли мне кратко перечислять хотя бы некоторые из тех вещей, какие вы, скорее всего, увидите в любом псевдодокументальном фильме, посвященном паранормальным явлениям? Всякого рода НЛО с инопланетянами; загадочные смертоносные силы, царящие в Бермудском треугольнике; способность формы Великой пирамиды предохранять пищу от порчи и затачивать бритвенные лезвия; реальность одержимости демонами, психохирургии, лозоходческих талантов, астрологии, хиромантии, нумерологии, биоритмов; а еще — заверения адептов трансцендентальной медитации, что человек может научиться левитировать, становиться невидимым или проходить сквозь стены; аура человека; путешествия астрального тела; полтергейст; спиритизм; телефонные звонки от покойников; плачущие и кровоточащие изваяния Девы Марии; восприимчивость растений к мыслям; а также (на более достоверном уровне) ЭСВ и ТК.
В нашем обществе, где царит конкуренция, хозяева печатных и электронных СМИ всегда угождают вкусам публики, и в защиту подобного угождения произносится немало слов. Если большое количество людей обожает скверную живопись, скверную музыку и скверную литературу, скверные фильмы и телешоу, а также псевдонауку, кто посмеет заявить, что им не следует предоставлять возможность читать, слышать и видеть то, что им нравится? В открытом обществе любая попытка цензуры, пусть даже касающаяся самой вопиющей порнографии, всегда становится занятием весьма рискованным. Никто из приверженцев свободы и демократии не желает (кроме разве что самых исключительных и чрезвычайных случаев) государственного законодательного регулирования, запрещающего СМИ что-либо делать.
Однако (по крайней мере, я так считаю) существует много ситуаций, в которых руководители медиа оказываются перед моральным выбором. Рассмотрим три примера. Если Эн-би-си сделает документальный фильм о тайных супружеских изменах недавних президентов, усомнится ли кто-то, что телерейтинги подобного творения взлетят на немыслимую высоту? Почему же Эн-би-си вряд ли станет вкладывать деньги в такую программу? Не потому, что это запрещает закон или факты могут оказаться недостоверными, а из-за того, что такой фильм стал бы проявлением чудовищно дурного вкуса. И в конечном счете эта программа, вероятно, нанесла бы ущерб имиджу телекомпании.
А теперь — другой мысленный эксперимент. Допустим, несколько ученых заявляют, что черные чуть отстают от белых по генетически предопределенному уровню интеллекта. Эн-би-си могла бы выпустить программу, где эту идею позволили бы защитить ее адептам, и им бы не мешали оппоненты, потому что оппонентам не предоставили бы равного времени для ответа. В конце концов, в свободном обществе разрешено излагать в эфире любую точку зрения, разве не так? И это заинтересует миллионы зрителей, не правда ли? Разумеется, перед началом фильма дадут титры, где предупредят, что мнения, которые вы сейчас услышите, не разделяет компания Эн-би-си, как и большинство ученых.
Почему же Эн-би-си не показывает такой фильм? Не думаю, что из-за возможных низких рейтингов; и не думаю, что единственный фактор тут — опасения, что имиджу Эн-би-си будет нанесен ущерб (хотя ущерб, без сомнения, стал бы огромным). Это может показаться невероятным, но я убежден: руководство Эн-би-си сочтет такую документальную работу проявлением не только дурновкусия, но и безнравственности.
Наш третий пример, увы, вовсе не относится к мысленным экспериментам. Речь идет о программе, которую Эн-би-си в 1977 году действительно спонсировала. Эта девяностоминутная передача под названием «Исследуя неведомое» вышла вне всяких рубрик и циклов; текст читал Берт Ланкастер [16]. Фильм открывается коротеньким закадровым сообщением, объявляющим, что, хотя все факты, о которых будет рассказано, считаются достоверными, они не получили «убедительного доказательства» — странное предупреждение, если учесть, что наука никогда ничего не доказывает со стопроцентной убедительностью. Из всех зрителей программы, с которыми я говорил, никто не вспомнил этого предупреждения. А запомнили они девяносто минут потрясающих откровений о том, что Ланкастер именовал величайшими прорывами на переднем крае современной науки.