Когда-то был человеком

Куда больший успех сопутствовал другой их выходке в стенах нашего клуба. Молодая маоистская поросль при дружеской поддержке анархистской фракции ССНС создала очередь от стойки до окна, они хватали пивные бокалы со стеллажей, подобно каменщикам, передавали их по цепочке последнему, стоящему в очереди, который, широко размахиваясь, швырял их на улицу со второго этажа. Всякий раз при звоне разбитого стекла раздавался ликующий рев. Само собой, никто даже не потрудился посмотреть, нет ли в этот момент внизу кого-нибудь из ничего не подозревающих прохожих.

Когда я попытался прекратить эту опасную и к тому же дорогостоящую глупую затею, то, помимо стереотипного ответа («Ты не можешь омрачить нашу радость»), я удостоился разъяснений: «Бокалы – буржуазный предрассудок. Революционеры пьют из бутылок». Мне не оставалось ничего другого, кроме как объявить: каждый из присутствующих здесь и поименно известных сторонников этой акции отныне будет платить за бутылку пива на 50 пфеннигов больше, пока весь ущерб не будет возмещен. Хулиганство сразу же прекратилось. Мы вскоре собрали деньги на приобретение новых бокалов. Хулиганы пытались устроить бойкот и не покупать пиво, но, поскольку лето было жаркое, из этой затеи ничего не вышло. Когда мы вскоре после этого перешли на бочковое пиво, даже самые оголтелые не решились повторить безобразие.

Цитирование авторитетов в «Клубе Вольтера» было повальной эпидемией. Цитировали всех подряд: Маркса и Прудона, Бернштейна и Ленина, Энгельса и Лассаля, Мао Цзэдуна и Розу Люксембург, Бакунина, Бебеля и Либкнехта. Делалось это с единственной целью – подкрепить свои рыхлые революционно-романтические теории. Часто при этом решающую роль играла манера, а не содержание выступлений. Умение цитировать наполовину обеспечивало успех дела. Я знал одного из руководителей ганноверского ССНС (он не терпел, когда ему возражали), который буквально изо дня в день менял свои политические убеждения в зависимости от того, какую книгу он только что прочитал – Бакунина или Троцкого. Во время дебатов мы иногда могли сказать ему в глаза, какую книгу он прочитал предыдущей ночью.

Как-то в зале для собраний проходила ожесточенная дискуссия. На этот раз большинство принадлежало сторонникам «антиавторитарного» крыла. Я попросил слова.

«А тебе лучше заткнуться!»

Ничего плохого не имелось в виду, таков был жаргон антиавторитарной публики («Ступай трепаться в своих кружках!»).

Я попросил разрешения кое-что зачитать вслух. Неожиданно антиавторитарные великодушно пошли навстречу моему скромному желанию.

Я начал зачитывать пассажи из тоненькой брошюрки. Сразу же после первой страницы раздались выкрики: «Реакционер!», «Предатель рабочих!», «Ревизионист!», «Контрреволюционер!!!»

У меня вырвали брошюру из рук и лишили слова. Один из учащихся-«революционеров» завладел ею с целью громко объявить автора и название «реакционного издания» и подвергнуть меня новому потоку ругани. Однако, бросив беглый взгляд на обложку, он сунул брошюру в карман пиджака и перешел к следующему пункту повестки дня.

Работа называлась «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», ее автором был В. И. Ленин.

Ганноверский ССНС тоже вел свою «кампанию среди рабочих». Студенты раздавали листовки перед предприятиями. Под обозначением организации – ССНС – был призыв: «Товарищи! Коллеги!», а затем с первых же строк – рассуждения о «правом позитивизме и классовой юстиции», достоинства которых ставились под сомнение.

Таким канцелярским немецким языком эпохи кайзеровского судопроизводства, каким все это было написано, нельзя было, конечно, завоевать симпатии рабочих. Я договорился с представителями ССНС, что буду «переводить» их словоизвержения, продиктованные добрыми намерениями, на общедоступный язык, добавляя туда ряд конкретных формулировок. Сотрудничество развивалось мучительно, поскольку товарищи зубами и ногтями вцеплялись в каждую буковку своего произведения, состоявшего из набора искусственной профессионально-социологической лексики.

Порой мы часами спорили по каждому предложению, которые я отвергал, потому что никто бы их не понял. ССНС единодушно настаивал на сохранении в неприкосновенности очередной ошибочной структуры предложения, мотивируя свое упрямство ссылками на политические и социологические принципы, не подлежащие корректировке. К сожалению, причиной спора порой оказывалась самая элементарная ошибка, возникавшая при переписке текста с оригинала. Стратеги попросту пропускали какое-нибудь слово, но всякий раз уверяли, что сделано это-де умышленно, по идеологическим соображениям. После этого я больше не получал заказов на редактирование.