5 октября 2000.
Я так быстро меняюсь, что каждое утро заново узнаю себя в зеркале. Животик выглядит очень даже аккуратно, у нас в роду все красиво носят. Но грудь… Ещё больше увеличилась, тугая, соски потемнели. Тад в восторге. Я, если честно, не очень, мне гораздо больше нравится мой обычный «почти третий». Но любое изменение во мне теперь имеет отношение в первую очередь к ребёнку, поэтому — пусть что угодно прирастает, лишь бы ему на пользу. Надеюсь, что у меня будет молоко, очень хочу кормить малыша как можно дольше. Он часто толкается, пока ему хватает места для кувырков и кульбитов, но ещё неделька-другая — и придётся определиться. Только бы он правильно улёгся, вниз макушкой, очень боюсь осложнений. Тадеш настроил домашнего диагноста. Бедный интельдок первое время не мог понять, что от него требуется, — никогда не имел дела с беременными. Но потом с ним всё же удалось договориться, и вчера мы с Тадешем смогли посмотреть на нашего мальчика. Он очень красивый. Спал, сладкий, и улыбался… Пальчики крошечные, но уже убедительно так собранные в кулачки. Волосы густые, тёмные. Похож на папу. Подумать только — скоро я увижу своего ребёнка, стану мамой… Даже не верится. Ещё сильнее люблю Тадеша — между нами неразрывная связь, малыш её живое олицетворение.
Тан зачастил, ходит практически через день. Тадеаш всегда ему рад, они очень близки, но у меня его визиты оставляют гнетущее впечатление. Не покидает ощущение, что он… мм… приценивается. И ещё меня дико раздражает его манера касаться меня всякий раз, когда я оказываюсь в пределах досягаемости. Причём это он делает тогда, когда не видит Тад. Я в сомнениях — рассказывать ли об этом Тадеашу? Не хочу прослыть сварливой женой, которая первым делом после свадьбы отваживает друзей мужа. Пытаюсь найти разумные объяснения происходящему — например, Тану в диковинку видеть живую женщину, — но сердце к нему у меня всё равно не лежит. Наверное, всё же соберусь с духом и поговорю с Тадом.